Они вынесли свои тарелки в сад и уселись вокруг Песика – невыносимо было оставлять его в одиночестве.
Роджер Бентли позвонил старшим детям; каждый из них, оправившись от первых слез, сказал одно и то же: скоро буду, ждите.
Когда они примчались в родительский дом – сначала сын Родни, которому исполнился двадцать один год, а потом старшая дочь Сэл, ей было уже двадцать четыре, – на всех опять нахлынула волна скорби, а потом семья сидела молча, надеясь на чудо.
– Что будем делать? – Родни нарушил гнетущую тишину. – Я понимаю, это всего лишь пес…
– Всего лишь? – вскинулся гневный хор.
Роджер пошел на попятную:
– Спору нет, он достоин мавзолея. Но его удел – собачье кладбище «Орион»; это в Бербанке
39.
– Собачье кладбище?! – вскричали все вместе, но каждый на свой манер.
– Да что вы, в самом деле? – сказал Родни. – Нелепый разговор получается.
– Почему нелепый? – У раскрасневшегося Скипа задрожали губы. – Песик – он… Песик был – наш самый дорогой. Из чистого золота!
– Вот именно, – подтвердила Сьюзен.
– Прошу меня простить. – Роджер Бентли отвернулся и обвел глазами бассейн, живую изгородь, небесный свод. – Думаю, пора вызывать мусоровоз, который забирает дохлых собак.
– При чем тут мусоровоз? – не поверила своим ушам Рут Бентли.
– При чем тут дохлые собаки? – возмутилась Сьюзен. – Песик у нас – не дохлая собака.
– А кто же он у нас? – уныло спросил Скип.
Все взоры устремились на Песика, который покоился у кромки бассейна.
– Он… – выдохнула, поразмыслив, Сьюзен, – он… он мой любимчик!
Не дожидаясь очередного потока слез, Роджер Бентли снял трубку установленного в саду телефона, соединился с кладбищем домашних животных, задал несколько вопросов и вернул трубку на место.
– Двести долларов, – сообщил он. – Полагаю, это приемлемо.
– За Песика? – возмутился Скип. – Уж больно дешево!
– Ты шутишь? – спросила мужа Рут Бентли.
– Вовсе нет, – ответил Роджер. – Я всю жизнь посмеивался над такими заведениями. Но раз уж мы расстаемся с Песиком навсегда… – он помолчал. – Его заберут ближе к полудню. Прощальная церемония – завтра.
– Прощальная церемония! – фыркнул Родни, остановился у кромки бассейна и сделал несколько круговых движений руками. – Нет, увольте, это без меня.
Почувствовав спиной долгие осуждающие взгляды, он обернулся и втянул голову в плечи.
– Ну ладно-ладно, приду.
– Песик бы тебя не простил, – всхлипнула Сьюзен и вытерла нос.
Но Роджер Бентли ничего этого не слышал. Переведя взгляд с собаки на родных, а потом на небо, он зажмурился и вполголоса произнес:
– Боже милостивый! Да понимаете ли вы, что это единственное горе, которое постигло нашу семью за все минувшие годы? Никто из нас даже ни разу не хворал, так ведь? Не лежал в больнице. Не попадал в аварию.
Он выждал.
– Да, так и есть, – согласились все.
– Круто! – вырвалось у Скипа.
– Вот именно. Вы же видите, сколько вокруг аварий, несчастных случаев, болезней.
– А может быть… – начала Сьюзен, но не сразу договорила, потому что у нее срывался голос – Может, Песик для того и умер, чтобы показать, какие мы везучие.
– Везучие?! – Роджер Бентли открыл глаза. – Это правда! Известно ли вам, как нас прозвали…
– Научно-фантастическое поколение, – подхватил Родни, с невинным видом зажигая сигарету.
– Откуда ты знаешь?
– Да ты постоянно об этом твердишь – читаешь лекции даже за обедом. Нож для консервных банок? Фантастика. Автомобили. Радиоприемник, телевизор, кино. Все на свете! Научная фантастика, куда ни кинь!
– А разве не так? – вскричал Роджер Бентли, обращая взгляд к Песику, как будто ответ знали последние покидающие свою обитель блохи. – Черт побери, ведь раньше и в помине не было автомобилей, консервных ножей, телевизоров. Перво-наперво их надо придумать. Начало лекции. Затем их надо сконструировать. Середина лекции. Таким образом, фантастика становится свершившимся научным фактом. Лекция окончена.
– Я посрамлен! – Родни с преувеличенным почтением захлопал в ладоши.
Груз сыновней иронии пригнул Роджера Бентли к земле; он погладил несчастное издохшее животное.
– Прошу прощения. Расстроился из-за Песика. Ничего не могу с собой поделать. На протяжении тысячелетий род людской только и делал, что умирал. Но этот период завершился. Одним словом, научная фантастика.
– Хоть стой, хоть падай, – усмехнулся Родни – Ты, отец, начитался всякой макулатуры.
– Допустим. – Роджер коснулся черного собачьего носа. – А как же Листер
40, Пастер
41, Солк
42? Они ненавидели смерть. Изо всех сил старались ее побороть. В том-то и заключается суть научной фантастики. Неприятие данности, жажда перемен. А ты говоришь – макулатура!
– Это уже древняя история.
– Древняя история? – Роджер Бентли негодующе воззрился на сына. – Не скажи. Я, например, появился на свет в тысяча девятьсот двадцатом году. В те времена, если человек хотел в выходные проведать родителей, его путь лежал…
– На кладбище, – подхватил Родни.
– Точно. Мои брат с сестрой умерли, когда мне шел восьмой год. Из родни осталась ровно половина! А теперь скажите-ка, милые дети, много ли ваших сверстников умерло в юном возрасте? В начальной школе? В старших классах?
Обведя взглядом родных, он выжидал.
– Ни одного, – ответил, помолчав, Родни.
– Ни одного! Слышите? Ни одного! Вот так-то. А я к десяти годам потерял шестерых лучших друзей! Постойте! Я кое-что вспомнил!
Роджер Бентли бросился в дом, порылся в чулане, вытащил на свет божий старую пластинку – семьдесят восемь оборотов в минуту – и бережно сдул с нее пыль. Щурясь от солнца, он прочел на этикетке:
– «Все хорошо, или Одна беда – собака ваша сдохла».
Жена и дети потянулись к нему, чтобы разглядеть эту реликвию.
