Еще не улеглась обычная суматоха, сопровождавшая постановку на якорь и переход от походного положения на якорное, еще посвистывала дудка боцмана и к стойкам только что поставленных трапов навинчивали поручни, как к левому борту пристала небольшая шлюпка, из которой вышел и стал подниматься на борт маленький старичок в безукоризненно сшитом сером костюме, с небольшим, хорошей мелкой кожи, чемоданчиком в руках. Когда он появился на палубе, мимо него проходил только что спустившийся с мостика штурманский офицер, несший в руках мореходные карты и штурманские инструменты. Увидев старика, штурман радостно его приветствовал:
– А, мсье Феордан! Как всегда – первый, – штурман крепко пожал руку старика. – Проходите в кают-компанию. Дорогу, наверное, вы еще не забыли.
– О, еще бы, – улыбаясь ответил старик. – Я думаю, что немного найдется русских военных кораблей, на которых старик Феордан не знал бы дороги в кают-компанию…
– Кто это такой? – спросил лейтенант Чириков, впервые попавший в Шербур, обращаясь к старшему механику, или чифу, как его по-английски звали на корабле.
– А это – знаменитый мсье Феордан, представитель лучших французских парфюмерных фабрик. Вы у него приобретете любую парфюмерию без всяких хлопот и дешевле, чем в магазинах.
– Ну, мсье Феордан, раскройте ваш сундук и показывайте, что у вас есть нового и интересного. Какой сейчас последний крик моды в Париже по части парфюмерии, – говорили офицеры, обступив старика, в то время как он не спеша, поставив на стол свой саквояж и раскрыв его, доставал оттуда и выкладывал флакончики, баночки и коробочки.
– Вы ставите меня, господа, своим вопросом в чрезвычайно затруднительное положение, – ответил он. – Старый Феордан никогда и никого не обманывал, а своих друзей, русских моряков, и подавно. Ведь он ваших нынешних адмиралов знал еще молодыми лейтенантами! Так вот, если он вам скажет, – а он, конечно, вам честно скажет, – какой сейчас dernier cri2 в Париже, то вы у него ничего не купите.
– Как так? Что это значит? – раздались удивленные голоса. – Вы перестали быть представителем лучших фабрик?
– О нет, – улыбаясь ответил Феордан, – но я лишь представитель французских фабрик, а сейчас в Париже самая модная парфюмерия – ваша русская. Это ваши цветочные одеколоны Брокара
[112].
Кое-где раздался смешок.
– Да вы шутите, мсье Феордан!
– Отнюдь не шучу, господа, я говорю вам чистую правду: сейчас Париж сходит с ума по цветочному одеколону Брокара.
– Ну, это – дудки! – решительно заявил минер. – Чтобы я, вернувшись из заграничного плавания, послал бы Ниночке на Арбат флакон одеколона Брокара, так после этого я не то что на Арбате, а и в Москве не смогу показаться!
– Ну, хорошо, – заметил старший офицер. – Оставим нашего Брокара в покое, он от нас не уйдет и в России, и посмотрим все-таки, что есть интересного в вашем чемоданчике.
– Вот, господа, могу вам рекомендовать эти духи. Это – «Rose» фабрики Coty. Это слово – Coty говорит само за себя. А вот – «Violet de Parme». Если вы найдете где-нибудь более натуральный и свежий запах фиалки, то можете говорить всюду, что старый Феордан ровно ничего не понимает в парфюмерии. Конечно, к каждому из этих духов есть соответствующие ему по запаху мыло и пудра…
Один за другим вынимались и демонстрировались самых неожиданных форм флакончики из хрусталя, в которых переливалась душистая жидкость то светло-зеленого, то желтого, то сиреневого цветов. Из маленьких пробных флакончиков Феордан щедро капал на подставляемые руки духами: офицеры усиленно растирали ладони и подносили их затем к носу. По кают-компании разлился смешанный аромат самых разнообразных духов. Когда все было внимательно осмотрено и перенюхано, Феордан уселся за стол и, вынув записную книжечку, стал записывать заказы. Покончив с кают-компанией, он спросил:
– Могу ли я, господа, теперь посетить командира?
– Подождите с командиром. Он, наверное, еще плещется в ванне. Ведь он, бедняга, трое суток не сходил с мостика, – ответил ревизор. – А вы лучше расскажите нам, что есть интересного в городе. Есть ли опера или хотя бы оперетка.
– Увы, сейчас нет ни оперы, ни оперетки. В нашей дыре и то и другое бывает редко. Сейчас единственное развлечение в городе – это цирк.
– Ну что же, цирк так цирк, – послышались веселые голоса, – а цирк-то здешний хороший?
– Кое-что интересное есть, особенно для молодежи, – подмигнул Феордан глазом. – Есть недурненькие наездницы. Но гвоздь программы этого сезона – международный чемпионат по борьбе. Если среди вас есть любители этого рода зрелищ, они останутся довольны. Что касается меня, то я, откровенно говоря, ничего в этом не понимаю и, несмотря на свой возраст, предпочитаю наездниц…
В это время в кают-компанию вошел командирский вестовой и, остановившись в дверях, доложил:
– Командир просит к себе ревизора.
– Ну вот, командир закончил купаться. Идемте со мной, мсье Феордан, – обратился ревизор к старику.
Феордан быстро уложил все вынутые флакончики и коробочки в свой саквояж и, захватив его с собой, пошел следом за ревизором к командиру.
II
В цирке пахло лошадиным потом, конюшней и еще чем-то кислым. В антрактах между выступлениями нестройного духового оркестра, когда наступала относительная тишина, было слышно, как шипели большие дуговые фонари.
Ближайшая к выходу ложа была занята группой русских морских офицеров. Засидевшись за ужином в ресторане, они опоздали в цирк и попали в него во время исполнения последнего номера программы первого отделения, которым был выезд наездницы Нитуш.
По цирковому кругу тяжелым ленивым галопом скакала крупная белая лошадь с огромным задом и притянутой к самой груди мордой, отчего ее шея круто выгибалась дугой. Нитуш, в коротенькой розового тюля юбочке, с мускулистыми ногами, обтянутыми телесного цвета трико, блондинка с коротко стриженной в завитушках головой, с наивными голубыми глазами и ярко накрашенными губами бантиком, балансировала на одной ножке на спине галопирующей лошади, размахивая маленьким раскрытым японского фасона зонтиком. Соскакивая на арену и вновь вскакивая на спину лошади, она кричала: «Ап» и, когда зрители награждали ее аплодисментами, щедро посылала во все стороны воздушные поцелуи. Посреди круга стоял, щелкая длинным бичом, клоун с лицом, густо вымазанным мелом, веселивший публику во время роздыхов, когда лошадь шла шагом, тяжеловесными остротами, а наездница отдыхала, сидя на спине лошади, расправив веером юбочку, и кокетливо играла ножками. Но вот музыка заиграла галоп, клоун пустил лошадь вскачь, сняв с нее предварительно узду, непрерывно хлопая бичом, и Нитуш уже не переставая кричала: «Ап», то соскакивая, то вскакивая на спину скачущей с развевающейся гривой лошади. Сделав три или четыре тура, наездница под гром аплодисментов ускакала за кулисы.
