23 или 24 июля я встретил на улице своего старого знакомого, бывшего начальника Академии Генерального штаба, а тогда члена Государственного Совета, генерала от кавалерии Н.Н. Сухотина (умер в июле 1918 г.) и назвал ему имена главнокомандующих и командующих.
– Вы думаете, что они закончат войну? Много еще переменится и кончат новые… – с какой-то скорбью сказал он мне.
Начались приготовления к отъезду. Я должен был набрать себе сослуживцев: священника для штабной церкви, диакона, псаломщика, певчих, секретаря и заготовить походную церковь. Оказалось, что последняя была уже заготовлена в Царском Селе полк. Ломаном. Мне осталось лишь воспользоваться ею.
Патриотическое настроение в народе росло, как и ненависть к немцам. В Петербурге, на Морской, толпа разгромила здание немецкого посольства. Германский посол уехал из России. Жена его, бывшая в хороших отношениях со многими русскими, оставила свои драгоценности в Эрмитаже. Ее знакомые рассказывали мне, что перед отъездом у нее в разговоре с одной из фрейлин Двора вырвались слова: «Бедный государь! Он не подозревает, какой конец ожидает его». Она была уверена, что Германия разгромит Россию, что затем начнется в России революция, во время которой погибнет государь. Но она надеялась, что во время революции Зимний дворец, как необитаемый, и Эрмитаж, как сокровищница, не пострадают.
Воинственный пыл и какой-то радостный подъем, охватившие в ту пору весь наш народ, могли бы послужить типичным примером массового легкомыслия в отношении самых серьезных вопросов.
В то время не хотели думать о могуществе врага, о собственной неподготовленности, о разнообразных и бесчисленных жертвах, которых потребует от народа война, о потоках крови и миллионах смертей, наконец, о разного рода случайностях, которые всегда возможны и которые иногда играют решающую роль в войне.
Тогда все – и молодые и старые, и легкомысленные и мудрые – неистово рвались в это страшное, неизвестное будущее, как будто только в потоке страданий и крови могли обрести счастье свое. Такое настроение не ослабевало в течение нескольких месяцев войны, пока не обнаружились на фронте потребовавшие множества жертв недочеты наши. Месяца через два-три после начала войны, когда фронт, особенно Северо-Западный, уже перенес много испытаний, когда обнаружилась и мощь противника, и наша неподготовленность, когда будущее войны перестало представляться безоблачным, – вдруг в это время по фронту пронесся слух, будто императрица склоняется к миру с немцами. И этот слух смутил всех гораздо более, чем предшествовавшие ему страшные неудачи на фронте. Под влиянием общего настроения я должен был написать Вырубовой письмо, где просил ее всеми силами влиять на императрицу, чтобы отклонить ее от мысли о преждевременном мире.
Получив назначение, великий князь Николай Николаевич принял уже сделанное государем назначение ближайших его помощников: начальника штаба и генерал-квартирмейстера. В тот же день он дал ген. Янушкевичу ряд распоряжений, и среди них – чтобы я был при Ставке. Ген. Янушкевич объяснил великому князю, что распоряжение об этом уже сделано государем.
На 25 и 26 июля я был вызван в загородный дворец великого князя Петра Николаевича, чтобы совершить богослужение по случаю 25-летия со дня его бракосочетания с великой княгиней Милицей Николаевной. Великий князь Николай Николаевич в этот день находился на заседании, происходившем в Петербурге, под председательством государя, поэтому не присутствовал на богослужении и опоздал к завтраку. Конечно, до его приезда не сели к столу. Великий князь приехал радостный, сияющий. Увидев меня, он быстро ко мне подошел и, обняв, расцеловал.
– Я очень, очень, рад, что вместе будем служить, – сказал он, пожимая мне руку.
Подошедшая в это время великая княгиня Анастасия Николаевна прибавила:
– А помните наш разговор, когда вы в первый раз были у нас?
– Прекрасно помню, – ответил я.
За завтраком я узнал, что с великим князем Николаем Николаевичем выезжает на войну и великий князь Петр Николаевич. Завтрак прошел чрезвычайно оживленно. Видно было, что все переживают радость назначения великого князя на высокий пост, и никто не хотел думать об ужасах войны, об ожидающих его самого переживаниях. Сам великий князь безусловно был рад своему назначению. Ему льстила выпавшая на его долю честь возглавлять нашу армию в великой войне; радовало его и сказавшееся в этом назначении внимание к нему государя, которым он всегда очень дорожил.
Кроме же и того, и другого, великий князь, несомненно, был сторонником войны с немцами, которую он считал неизбежной и для России необходимой.
27-го, в день рождения великого князя Николая Николаевича, я совершал богослужение, а потом завтракал в его пригородном имении.
И тут настроение у всех было оживленно-радостное.
На другой день я получил извещение, что отъезд на войну назначен на 31 июля, в 11 ч. вечера, и что я должен к этому времени приехать в Петергоф, откуда отходит поезд великого князя, штабной же поезд, где поместится и «мой штаб», уйдет раньше из Петербурга.
К назначенному времени я прибыл в Петергоф. Великого князя еще не было, но вся свита была в сборе. Комендант Ставки Главнокомандующего генерал-майор Саханский указал мне мое помещение в поезде – двухместное купе I класса. Моими соседями по купе оказались заведывающий двором великого князя генерал-лейтенант Матвей Егорович Крупенский и старший адъютант великого князя полк. кн. Пав. Бор. Щербатов.
Свита волновалась: приедет или не приедет государь провожать великого князя? Большинство думало: должен приехать.
Вот приехали великие князья Николай и Петр Николаевичи с великими княгинями и детьми. Меня пригласили в парадные комнаты, где уже были великие князья и княгини, а из посторонних только генералы Янушкевич и Данилов. Видно было, что все с нетерпением ждут, когда же приедет государь.
Но… государь прислал своего дворцового коменданта, ген. Воейкова, приветствовать отъезжающего великого князя.
Разочарование было большое…
Помолились перед иконой. Кончилось трогательное прощание с великими княгинями и детьми. Отъезжающие направились в поезд. Я хотел уйти в числе первых, но великий князь Николай Николаевич удержал меня за руку и так, не выпуская моей руки, поднялся на площадку вагона. Раздался свисток кондуктора. Поезд начал отходить тихо и плавно. Великий князь правую руку держал у козырька, а левой крепко сжимал мою руку.
Когда поезд отошел от станции, великий князь крепко обнял меня, после чего сказал: «Ну, теперь идите спать».
Мы двинулись в путь на великое, но полное неизвестности дело.
Глава V
Русская армия в предвоенное время
(Эта глава написана 22–23 июля 1936 г.)
С какою же армиею вышла Россия на войну с Германией?
Протопресвитер военного и морского духовенства имел полную возможность составить самостоятельное мнение об армии, духовенством которой он управлял. Одною из его главных обязанностей было возможно частое посещение воинских и морских частей, не только для наблюдения на месте за деятельностью военного и морского духовенства, но и для общения с этими частями и для ознакомления с их состоянием и духовными нуждами.
