Хантер разговаривает с дворецким так, что меня не видно, но это лишнее после того, как столько вервольфов видели, как он нес меня в дом. Вот честно, не в шахматы же мы здесь играем! А главное, мне сейчас действительно все равно, что обо мне подумают или скажут. Вот так просто.
Но есть еще верховный старейшина, который в последний раз пытался нас разлучить из-за глупых предрассудков. На чьей стороне он сейчас?
– Мне нужно к себе, волчонок. Одеться и поговорить с Рамоном.
– Я пойду с тобой, – я тоже спрыгиваю с кровати. – Если он потребует допрос или что-то еще.
Взгляд Хантера становится жестким:
– Сегодня не потребует. Ты и так многое пережила, даже такой койот, как старейшина Волчьего союза, должен понимать, что это перебор для психики молодой волчицы.
– Значит, я просто постою или посижу рядом. Пусть видит, что мы пара. Пусть хотя бы извинится за то, что не поверил мне.
– Он обязательно извинится, Али. Об этом я точно позабочусь.
То есть, это по-прежнему, нет?
– Хант, я не хочу оставаться одна. Мне страшно!
Хантер преодолевает расстояние между нами и приподнимает мой подбородок, заставляя смотреть в глаза.
– Врушка.
– Немножко, – усмехаюсь. – Но я действительно хочу пойти с тобой. Как твоя пара, как невеста. Как первая волчица.
Он тянется ко мне и легко прикусывает нижнюю губу. Я мгновенно вся вспыхиваю от того, как мой альфа на меня действует.
– Он наверняка привез Сесиль.
– Август сказал, что она здесь ни при чем. В смысле, что она не знала про Мег и…
– Верю, – перебивает меня Хантер. – Но дело не только в Августе, в тебе тоже.
– Я тем более должна присутствовать. Ей уже сказали? Про сына?
– Я не знаю.
– Тогда это должна сделать я.
– Не должна.
– Я ее родня. Единственная живая и адекватная. А мы с тобой теперь пара и все должны решать вместе.
Не знаю, какие слова срабатывают, но они срабатывает.
– Собирайся, я вернусь через пять минут.
Никогда так быстро не одевалась: я была готова минуты через две, а может, и того меньше. Просушила, как могла, полотенцем волосы, схватила первое попавшееся под руку платье, влезла в туфли на низком каблуке, и только проходя мимо зеркала поняла, что именно так выглядела на первом ужине с Хантером. Время еще было, поэтому я сбегала за маминым украшением.
Хантер мой выбор оценил. Ничего не сказал, но так улыбнулся, что стало понятно – платье он узнал.
В гостиную мы спускаемся рука об руку, и я не собираюсь отпускать ладонь Хантера, даже под недовольным взглядом верховного. Альфа Доминик тоже не сказать, что выглядит радостным, но при нашем появлении он мне ободряюще улыбается. А вот Сесиль, если бы не ее аромат, я бы даже не заметила: она замерла в кресле у камина и будто уменьшилась в размерах, такой маленькой тетя казалась в сравнении с вервольфами. Более того, смотрела она на них словно на палачей.
Все-таки рассказали?
– Думал, вы решили меня подождать в Крайтоне, – говорит Хантер.
– Доминик убедил меня вернуться и во всем разобраться, – отвечает Рамон. – И не зря. Мне уже успели показать хижину, и то, что там делал Август Прайер.
– Меган обнаружили в лесу, когда она в волчьем обличии пыталась переплыть реку, – это уже Доминик. – Об этом нам рассказал Руперт. Сейчас она в безопасности.
О чем знает Руперт, о том знает Сесиль.
– Тетя, я тебе сочувствую, – я отпускаю руку Хантера, подхожу к ней ближе и хочу коснуться ее плеча. Но она останавливает меня злым взглядом.
– Шакалу шакалья смерть. На мне теперь пожизненное клеймо его поступков. Поступков, недостойных альфы. Недостойных волка…
– У тебя собственных недостойных поступков хватает, Сесиль, – осаживает ее Хантер, и она сжимает губы в тонкую линию.
– Вернемся к Августу Прайеру, – возвращает к себе внимание верховный. – В этой истории лично для меня еще много белых пятен.
– Скоро во всем разберетесь, Рамон, – говорю я. – С моей помощью. Хантер, допроси меня под приказом.
Нужно отдать ему должное, мой альфа больше не спорит. Я даже не чувствую его раздражение или недовольство, только заботу и нежность. А еще настолько открыта перед ним, что, когда приказ врывается в мое сознание, не чувствую ни боли, ни дискомфорта. Мы будто сливаемся в единое целое, и мне спокойно.
Хантер велит рассказать все, что я успела узнать или увидеть, и я рассказываю. Начиная с моей догадки про боль, ссоры и стычки с Меган, и заканчивая тем, как очнулась в зловещей хижине Августа, и о его словах. Не упускаю ни одной детали, ни единой мелочи. Запинаюсь только на моменте с сигаретами и радуюсь тому, что Хантер уже в курсе моей промашки. Но Рамон и Доминик не смеются над этим, их лица остаются сосредоточенными и серьезными. Только когда я замолкаю, верховный подается вперед:
– Открытым остается одно – кому мне верить, если в стае есть волки или волчицы, способные обойти приказ?
– Настоящим человеческим уликам, – усмехается Хантер и зовет: – Руперт, неси ее сюда!
«Ею» оказывается пачка сигарет, которую вносит начальник безопасности.
– Когда я принес Алишу в особняк, она назвала одно имя – Элтон. И Руперт перевернул все что можно и нельзя. Буквально за час поставил стаю на уши. Поэтому стоило мне обратиться к нему с просьбой найти особые сигареты, он нашел.
Хантер вручает пачку Рамону.
– Это не те, что курил я, но Элтон, наш доктор стаи, решил оставить парочку экспериментальных упаковок для себя. Хотел использовать для лечения нервных состояний у вервольфов. Конечно, чтобы почувствовать асею, нужно прикурить, но думаю, твое, Рамон, тело, переживет одну затяжку.
– Я не курю, – включает сноба верховный.
– Даже ради истины?
– А я попробую, – перехватывает пачку Доминик и почему-то подмигивает мне. – Старейшиной быть непросто, так хоть немного расслаблюсь.
Рамона хватает ненадолго: видно, как в нем борется желание справедливости с брезгливостью к «человеческим» штукам. Вроде, никогда не опустится вервольф до курения! Но справедливость все же пересиливает, особенно когда Доминик прикуривает от огонька зажженной Хантером зажигалки и эффектно выдыхает густой дым.
Рамон отбирает зажигалку, достает сигарету, прикуривает и яростно вдыхает в себя дым. Чтобы тут же, не хуже меня, поперхнуться и долго кашлять, пока ему не приносят воды.
– Асея, – выдыхает он сипло. Сигарету он затушил с таким видом, что будь его воля, стер бы этот опыт из собственной памяти.
– Именно так меня усыпили, – кивает Хантер.
