1937
8 января, пятница
Если можно было бы вернуть назад последние 6 лет, то первое, чего я не сделала бы снова, – это не вышла бы замуж. Ни за что я не сделала бы больше такой глупости в жизни. Можно любить, можно иметь детей, но нельзя жить с любимым человеком вместе. Семья – это несчастье, это груз на ногах, особенно для женщины. Когда-то, девчонкой лет в 15–16, я говорила родным и подругам, что я никогда не буду жить с мужем вместе, что самое лучшее – жить с мужем на расстоянии примерно Арбата от Покровки. Это были ребяческие рассуждения, построенные всего только на наблюдении чужой жизни, но они оказались верны. Я была скромной девочкой, но я много видела и слышала. Изнанка семейной жизни во всех случаях была настолько непривлекательной, что я всегда с ужасом думала о своем будущем. Любить хотелось и быть любимой тоже, но вот выходить замуж – противно. Беззаботность молодости, вера в самое лучшее рассеяли все сомнения. А когда пришли любовь и привязанность, то стали приходить другие мысли. Почему моя семейная жизнь должна быть такая, как у всех? Пусть она будет другая, хорошая. Ну вот и получилась у меня «хорошая» жизнь. Сказать, чтобы я была счастлива и удовлетворена в своем замужестве, никак нельзя. Было много надежд, много планов на будущее, были желания, было самое дорогое – радость жизни – и ничего не осталось. Замужество, ребенок – все убили. Собственно, не замужество, не ребенок виноваты – виною всему совместная жизнь с человеком равнодушным и невнимательным. С самого первого дня совместной нашей жизни я почувствовала, что сделала ошибку. Мона как только привез меня с Талочкой в свою комнату, так сразу все заботы жизни переложил на меня. Мне было очень трудно. Маленький ребенок, хозяйничать не умею, и зачеты в техникуме надо было сдавать. Когда я пробовала говорить об этом с Моной, то с его стороны встречала только удивление. Как? Я не справляюсь с ребенком и хозяйством? Да ведь мне же делать нечего!
Питалась я тогда очень плохо, несмотря на то, что кормила грудью ребенка. Зачастую ела как следует только один раз в день. Денег первое время как-то не хватало, да и хозяйничать не умели. Мона вообще безалаберный в отношении денег. Тратится всегда, не глядя на завтра. Хуже всего было то, что Мона даже не интересовался в то время, как я питаюсь. Бывало, возьмешь утром молоко, а вечером он приходит с работы и выпивает его, не спрося даже, пила ли я, ела ли вообще чего-нибудь. Когда он хотел кушать, он шел и покупал чего-нибудь и ел и не обращал внимания на то, что я только делаю вид, что ем. Мне было обидно его равнодушие, и я предпочитала быть голодной, чем есть то, что мне не предлагают. Может быть, это была излишняя щепетильность, но я не могла иначе. И я тогда здорово голодала, просто голодала, и ребенка кормить было очень трудно. Хлеб тогда был по карточкам. Белого хлеба хватало только для Моны. Мясо я видела только раза два в месяц, когда получали его по спецталонам. Неудивительно, что я тогда так похудела и постарела, что стала выглядеть не моложе своей мамы. Но кому было до этого дело? От родителей я уехала, и заботиться обо мне было некому. Живи, как хочешь, учись хозяйничать. И училась. С горем пополам преодолевала трудности домашнего хозяйства. Все это позади. Уже 2,5 года прошло с тех пор. Домашнее хозяйство налажено. Но домашние отношения еще не приняли желаемой формы и, вероятно, никогда ее не примут. Муж работает. Он, конечно, справедливо считает, что он для семьи делает достаточно много тем, что он приносит деньги в дом.
Муж приходит с работы. Он требует, чтобы ему немедленно дали кушать и газету. Он садится за стол, кушает и читает газету. Больше его ничего не интересует. Если первая не начнешь какого-нибудь разговора, то он может не заговорить целый вечер. С работы он приходит поздно и успевает только прочесть газету. После газеты он читает какую-нибудь книгу и идет спать. Так почти всегда. Спрашивается: при чем я тут? Какое, собственно, место я занимаю в этой так называемой семейной жизни? Живем мы скучно, не видим никаких развлечений, и все только потому, что Мона работает на заводе по 12 часов в сутки и в свободное время (когда оно у него бывает) он считается только со своими желаниями. Выходные дни проходят скучно. Мона заявляет, что он хочет «отдыхать». Он спит до одиннадцати, потом пьет чай, читает газету, раз пять сбегает на третий этаж к своему приятелю Табачникову, повозится с Талочкой, потом обедает и после обеда снова спит. Наступает вечер. Мона начинает проявлять признаки беспокойства. Ему хочется в город, в кино. Иногда едем в город, в кино, конечно, не попадаем, сидим у его родных и возвращаемся домой. Иногда в город не едем, сидим дома и время проводим очень скучно.
Хоть бы раз Мона спросил меня, как я хочу провести выходной день, может быть, мне хочется куда-нибудь пойти или поехать. Нет, таких вопросов Мона мне никогда не задает. Какое ему дело, что я хочу? Ему важно только то, что он хочет. Полнейшая неприкосновенность его личности – вот его требование. Он считается только со своими интересами, настроениями, желаниями. Он не хочет уделить ни одного часа своего времени, ни одной капли своего внимания на долю настроений человека, живущего с ним бок о бок. Какое ему дело до этого человека, пусть этот человек живет, как ему нравится, и пусть не мешает мне жить, как мне нравится. Может быть, он по-своему прав, но, опять-таки, при чем же я-то тут? Зачем я живу с ним в одной комнате, называюсь его женой, трачу его деньги? Приготовить ему обед и создать какую-то сумму благ в домашней жизни может простая домработница, которая за деньги будет беспрекословно выполнять все его требования. И я уверена, что без жены, с домработницей, его жизнь была бы гораздо спокойнее. Никто бы не спрашивал его, почему он поздно пришел с работы, куда он истратил деньги, никто не мешал бы ему читать газету и спать в выходной день, никто не напоминал бы ему, что надо побриться, надо поехать в баню. Спокойная бы жизнь была у него. Никто бы не обижался на его невнимательность и равнодушие – две вещи, которых я в нем не выношу.
В такой же мере я не выношу в нем неряшливости. Он может две, три недели не быть в бане, а когда ему начинаешь об этом говорить, то он обижается и просит не вмешиваться в его дела. Конечно, ходить в баню – это его личное дело. Бриться он тоже не любит. Он может от выходного до выходного ходить небритым, и это его нисколько не смущает. В городе всегда бывает неудобно за его галстук, повязанный всегда криво. Дома в обращении с вещами тоже неряшливость.
В чем же, наконец, заключается семейная жизнь? В чем связь мужа и жены? Если бы мы имели одинаковую специальность и вместе работали бы, возможно, нам было бы о чем говорить. Но, к сожалению, мы имеем разные специальности, и когда я работала, то вообще мало мы разговаривали, так как редко виделись.
В семейной жизни требуется, чтобы одна сторона не имела своего собственного «я» и беспрекословно подчинялась другой стороне. Всякие проповеди насчет товарищеского отношения между мужем и женой – это чушь, разговоры для дураков. Если муж и жена оба работают и оба являются активными и равноценными работниками общества, то, значит, их семейная жизнь держится на детях и одной комнате, которую никак не разделишь на две. Едва ли существует какая– нибудь внутренняя крепкая связь между такими людьми. Это просто связь по необходимости, которая с течением лет превращается в скверную привычку.
