Я навел порядок в документах в кабинете Стэнли на первом этаже. Я сложил вместе факсы и письма, разложил конверты по времени поступления или по отправителям; я упорядочил содержимое книжного шкафа и полок. Я поставил вместе писателей, юристов, директоров и ветеринаров. Все было разложено по темам. «Сделай то, что сделал бы Стэнли». Это все, что сказал Ян, но это был единственный способ. Нахождение в одиночестве в его личных комнатах снова немного помогло мне. Пребывание в окружении их знакомой тишины заставило меня забыть, что произошло несколько дней назад. И в то же время меня мучила злость.
Мы собрались. В Италии Жанет сделала все возможное, чтобы я чувствовал себя лучше. Она смотрела на меня издалека, когда я стоял один в овощном саду и любовался горами вокруг дома. Каждый раз, когда мы встречались, она нежно клала руку мне на спину.
В сентябре Ян пригласил нас на европейскую премьеру «С широко закрытыми глазами» на Венецианский кинофестиваль. «Из уважения к Стэнли я вынужден отказаться», – ответил я. Ян не понял, что я имею в виду, и продолжал настаивать, добавив, что все наши расходы оплатит Warner. Он сказал, что все будут там: Том, Николь, Кристиана, Катарина, Аня. Он не упомянул Вивиан. Я обещал ему, что подумаю. Я позвонил своему кузену Рафаэлю, и он сказал, что получил такое же приглашение: «Я не знаю, Эмилио. Что ты собираешься делать?» Я доверял ему в этой неловкой ситуации и спросил, что сказала его жена. «Эдда говорит, что если вы хотите приехать, то можете остаться с нами». Я был не в настроении для празднования, но в конце концов согласился. Я смотрел, как Кристиана старается изо всех сил оставаться спокойной и уравновешенной. Несмотря на то, что она чувствовала, она как-то нашла в себе силы, чтобы дать интервью и ответить на вопросы журналистов. Я понимал, зачем она прилагает усилия для продвижения фильма от имени Стэнли, и она делала это в том же сдержанном стиле, что и ее муж. В любом случае возвращение домой было почти облегчением.
Месяц спустя, 4 октября 1999 года, Мариса позвонила, чтобы сказать нам, что родилась наша вторая внучка, Луиза Даниэла. Я во второй раз стал дедушкой, и это помогло мне воспрянуть духом.
Мы вернулись в Англию, чтобы навестить Марису, и в воскресенье я приехал в Чайлдвикбэри. Когда я позвонил, чтобы спросить, когда лучше приехать, Трейси сказала мне, что Кристиана точно будет там днем. Она вышла из двери под колоннадой, чтобы встретить нас, и мы обняли друг друга. Большая кухня была залита солнечным светом, и когда мы говорили, то изо всех сил старались не упоминать Стэнли. Жанет восторженно рассказывала о Луизе и о первом ребенке Джона и Салли, который родился в конце месяца. Но мы неизбежно думали о нем. В конце концов Кристиана призналась: «Все это слишком пусто». Она смотрела в направлении парка и рассказывала нам о днях, проведенных в одиночестве в большом доме. Я понял, что она смотрит на могилу Стэнли. «Я бы хотел провести немного времени там», – сказал я. «Конечно, Эмилио. Там есть несколько стульев. Оставайся столько, сколько хочешь».
Кристиана осталась на кухне и говорила с моей женой. Я вышел через двустворчатые двери, прошел по траве, взъерошенной ветром, в сторону группы кустов около араукарии. Я слышал порывы ветра, шелест листьев и далекое пение птиц. Как обычно, звуки природы в парке Чайлдвикбэри как-то усиливали тишину.
«Чао, Стэнли», – сказал я со вздохом, полным чувств. Было странно сидеть в саду и смотреть на землю. Кто-то должен был быть рядом, но я чувствовал одиночество. Я позволил своему взгляду блуждать по зеленой изгороди и разглядел озеро за деревьями. Затем я снова посмотрел вниз. Барнаби медленно подошел ко мне, лег под ноги и положил нос на мой ботинок. Я нагнулся, чтобы погладить его, и осознал, что я оказался близко к белым камням, покрывавшим могилу.
Жаль, что ты ушел так рано, еще столько всего можно было сделать. «Искусственный разум», например: было бы чудесно помогать тебе сделать его, вместе с Андросом и Маргарет, наконец. У меня было чувство, что это получился бы великий фильм. Странно, но я думал, что это будет другой «Заводной апельсин». Не из-за истории, а из-за эффекта и реакции он бы получился провокационным. Из того, что ты говорил про него, это должен был быть невероятный проект; он бы отозвался эхом повсюду. Он бы стал новой поворотной точкой.
Ян предоставил Стивену все материалы, и он превратил их в хороший фильм. Я ходил на него в кинотеатр в Риме. Паоло ходил со мной. Дантист из Кассино, помнишь? Я пришел в кинотеатр впервые за десятилетие. Странно, не так ли? Теперь, когда ты ушел, я вернулся в кинотеатр, чтобы посмотреть один из твоих фильмов, сделанный кем-то другим. Как я уже говорил, Стивен получил все зарисовки и все твои записи и приступил к работе. Какое-то время Ян звонил мне почти каждый день. Он хотел узнать, куда ты засунул все подготовительные материалы. Кто знает, что случилось бы с этими заметками, на которых был рисунок Нью-Йорка под водой. Ян так и не смог найти его. Я направлял его по телефону, точно так же, как я делал это с тобой. Это была еще одна охота за сокровищами из Кассино в Сент-Олбанс. В итоге фильм получился неплохим. По крайней мере, так сказал Паоло, потому что, как ты знаешь, я не понимаю кино с первого раза.
Через несколько лет после «Искусственного разума» Ян позвонил мне по поводу «Наполеона». Я не знал, это для фильма или для книги; он не совсем ясно выразился по этому поводу. Это была другая охота за сокровищами. «Я не могу найти коробки, я просто не могу найти их», – продолжал говорить он. В конце концов я отправил ему план конюшен по факсу. Очень сложно найти сокровища, если ты не играл в эту игру раньше.
Есть еще передвижная выставка твоих вещей. Она началась во Франкфурте и поехала через всю Европу. Когда Кристиана рассказала мне об этом, первое, о чем я подумал, – это о том бедном несчастном человеке, которому пришлось разбираться с твоими сундуками. Я приехал посмотреть выставку в Риме с группой твоих поклонников из Пескары. Я шел по мраморному коридору Выставочного дворца и начал смеяться: все эти вещи, которые я протирал от пыли каждый день, находились в стеклянных коробах, как будто они были историческими находками; это было сюрреалистично, почти комично. Вообще-то я начал смеяться, как только вошел, когда увидел потертый кусочек ремешка, привязанный к чехлу от твоей переносной видеокамеры Eyemo. Я привязал его туда, чтобы ее было легче переносить, и теперь она находилась за витриной, как реликвия. «Андрос написал это! – сказал я, смотря на карандашные записи, узнав их по почерку. – И я переписывал их ручкой, потому что они были неразборчивыми». Прости, Стэнли, но моя шариковая ручка за 20 пенсов всегда выполняла свою задачу, в то время как чернила на некоторых письмах, которые ты писал своими перьевыми ручками, выцвели. Когда я вошел в помещение с твоим оборудованием, я увидел покрашенную в зеленый металлическую мувиолу среди всех тех объективов, которые я обычно ездил забирать во Фрайбург. Я не смог сдержать искушения и провел по ней пальцем. «Не трогайте», – сказал смотритель музея. Тогда я выпалил: «Да ладно, я трогал ее уже миллион раз!» Он посмотрел на меня, как на сумасшедшего. «Если бы вы знали, сколько кошачьей мочи я убрал из-под нее, вы бы не стояли так близко!» Это был интересный день. В конце я увидел твои старые фотографии, на которых ты был молодым, в Нью-Йорке, работал над своими самыми первыми фильмами. Я находил их заброшенные в картонных коробках. У меня никогда не было времени рассмотреть их, и теперь они были здесь: в рамках, повешенные на стену. Это были в самом деле красивые кадры.
