– Слава, там нет сцены!
– Ничего-ничего, как-нибудь станцуем.
– Как?! Там негде танцевать!!!
– Ничего, ты слушай, что я тебе буду говорить, то и делай.
Ну, думаю, что ж, попробуем! Слава посмотрел на сцену (а выносить меня надо было «на стульчике»: это такая поддержка, когда балерина сидит на ладони вытянутой вверх руки партнера – но какой уж тут «стульчик»!), подхватил меня на низкую поддержку под мышку и так вынес. Танцуем, кое-как движемся, и тут опять надо делать высокую поддержку, когда он на вытянутых вверх руках меня кружит. Я делаю «препарасьон» (подход к движению), он – тоже, а дальше, дальше-то что? Вдруг Слава становится на колени, поднимает меня на эту поддержку и так, на коленках, поворачивается на полу. Тут я уж не выдержала: закутала себе лицо шарфом, чтоб только зрители не видели, и хохочу, хохочу. А Слава опять перехватил меня под мышку и так, еле живую от смеха, унес со сцены…
Васильев долго сопротивлялся такой халтуре – года три продержался. Как-то под Новый год набралось уж очень много концертов – чуть не восемь за день, в которых мне предстояло танцевать с Марисом Лиепой. На общественном транспорте мы бы никак не могли везде успеть и поэтому попросили Васильева нас подвезти (тогда еще ни у Мариса, ни у меня своей машины не было). С нами ездил Владимир Фридман, администратор Московской филармонии, который организовывал эти концерты, – милейший человек, страстно любящий балет и всех нас, балетных артистов. Любил он и пошутить: когда мы приезжали в очередной клуб и встречающие подхватывали меня с Марисом под руки, вели за собой – принимать, одевать, выпускать на сцену, Фридман кивал головой на Васильева и говорил: «А шофера пустите пока погреться!» Володя потом еще долго рассказывал, как он «у Екатерины Сергеевны шофером работал»…
Случались и другие курьезы. Как-то мы уже с Васильевым не успевали с одного концерта на другой. Наши коллеги артисты как могли тянули время. Наконец мы приехали, и дама-конферансье начала объявлять наш номер. Говорила она томно, с длинными многозначительными паузами: «Чайковский… (пауза) Петр Ильич… (пауза) Па-де-де… (пауза и глубокий вдох) из балета… (с большим пафосом после долгой паузы) “Щелкунчик”!» – и так далее. За это время мы должны были успеть переодеться, причесаться и загримироваться.
Еще одна история с переодеванием произошла в Лужниках во Дворце спорта. Примчались мы туда с Володей Никоновым в последний момент, нам говорят: «Или вы прямо сейчас выходите на сцену, или ждите второго отделения, это будет минут через сорок». Я решаюсь: «Выходим сейчас! Где тут переодеться?» Несусь по длиннющему лужниковскому коридору, мне показывают: «Сюда!» Вбегаю в какую-то комнату, а там – весь цвет МХАТа: Прудкин, Яншин, Грибов – сидят за столиком, спокойно о чем-то беседуют. Я влетаю, они все оборачиваются ко мне: «Что?! Что надо делать? Чем помочь?» Я только одно повторяю: «Скорее, скорее!!!» Все с себя сбрасываю, вытаскиваю концертный костюм – они вскакивают, начинают помогать, затягивать, застегивать: крючок-поясок, быстро-быстро! Наконец я одета, бегу на сцену. Тем временем ведущий, которому велели тянуть паузу, анекдоты рассказывает. Ему из-за кулис машут: «Все, объявляй!» Он радостно произносит: «Екатерина Максимова и Владимир Никонов – па-де-де из балета “Щелкунчик”!» И занавес начинает открываться. А за кулисами около сцены в полу было сделано специальное отверстие для бутафорской колонны. И я с разгону в эту дыру провалилась, еле успела за какой-то трос ухватиться, так на нем и повисла. Теперь я – с одной стороны сцены (мы с Никоновым должны выходить навстречу друг другу), Володя Никонов – с другой стороны (а сцена в Лужниках колоссальная), и за роялем – концертмейстер, которая уже играет вступление к «Щелкунчику»: «Ямп, да-ра-ра-ра-ра…» Никто не выходит! Она опять: «Ямп, да-ра-ра-ра-ра…» Никого! Никонов со своей стороны смотрит – нет меня! Только что была – и вдруг нету! Он тогда несется, обегает сцену, видит меня на тросе, вытаскивает (все под те же звуки вступления: «Ямп, да-ра-ра-ра-ра…»), ставит на ноги (ладони у меня черные, кожа содрана этим канатом), бежит обратно, и на 64-м такте – «Ямп, да-ра-ра-ра-ра…» – мы наконец выходим на сцену. Все нормально! Станцевали, и после такого стресса, после всей беготни, да еще после падения под сцену, возвращаюсь обратно в ту комнату, где переодевалась. Теперь-то я уже вижу (а ведь перед выступлением ничего не замечала, не соображала), что передо мною – великие мхатовские старцы, люди, перед которыми я благоговею. И они все бросаются ко мне с вопросами: «Ну как?! Успели?! Слава Богу!» А я, девчонка (тогда еще даже и не заслуженная была), стою перед ними, мнусь: «Вы извините, но вот… дело в том… что вот… мне бы… переодеться надо… Вы не могли бы на минуточку выйти?» Тут они буквально падают в кресла и начинают хохотать. Только что я перед ними свои одежки скидывала с воплями: «Одевайте меня скорее!» – и вдруг такая стеснительная девочка оказалась!.. Ну конечно, Артисты, они же все понимали…
Глава пятая. Медовая, серебряная, рубиновая
Если сказать, что в жизни балерины не было ничего, кроме возвышенного служения искусству, этому никто не поверит. Но, как ни взгляни, действительно все в моей жизни переплетено с танцем, с моей профессией, и, вспоминая о любом ярком впечатлении или значительном событии, начинать приходится именно с этого. Даже если я буду рассказывать о собственной свадьбе…
Две даты свадьбы
Мы расписались с Васильевым 3 июня 1961 года. У меня на следующий день вечером был назначен спектакль «Лесная песня», поэтому в ЗАГС я помчалась прямо с репетиции. Заявление мы с Володей подавали, как положено, за три месяца, и тогда, конечно, еще не знали, что 4 июня мне придется танцевать. А явиться к руководству и сказать: «Снимите меня со спектакля, потому что я замуж выхожу» – мне и в голову не приходило.
Вместе с моей свидетельницей Валей Савиной мы выскочили из театра, поймали такси, едем, и вдруг Валя спрашивает: «А ты паспорта-то взяла?» Нам с Володей тогда оформляли визы в Париж, все документы отдали мне, а я, конечно, из-за этой репетиции про паспорта забыла. Пришлось возвращаться. Но в тот день в Колонном зале прощались с каким-то партийным руководителем, через центр было уже не пробиться, мы застряли и страшно опаздывали… Володя ждал, нервничал, не знал, что подумать. Только и сказал, когда я наконец появилась: «Ты даже на собственную свадьбу умудрилась опоздать!»
Вот мы расписались, друзья, свидетели – Валя, Саша Хмельницкий, Саша Лавренюк, Володя Тихонов – нас поздравляют и уговаривают меня: «Ты хоть шампанского выпей! Свадьба же!» А я такая «правильная» была: «Вы что?! У меня завтра спектакль!!!» Я уже в образ входила, настраивалась. Какая свадьба?! Какое шампанское?! Какие гости?! Сразу из ЗАГСа понеслась обратно в театр на репетицию: все мысли – только о своем балете. В дверях оглянулась – Володя, бедненький, в уголочке стоит понурившись, молча страдает… А настоящая свадьба была у нас только на следующий день, после спектакля. Собрались наши свидетели, мама, Галина Сергеевна и Михаил Маркович Габович – большого гулянья не устраивали, да и ни платья свадебного мне не шили, ни фату не покупали, как-то и не думали об этом. Даже три положенных по закону дня не отгуляли. Уже утром следующего дня мы вылетели в Париж на премьеру фильма «СССР с открытым сердцем».
