Через полтора года после рождения Петера Андреаса, 3 января 1867 года, на свет появился четвертый ребенок Лауры и Кристиана. Если первых троих детей назвали в честь бабушек и дедушек (Петера Андреаса всегда звали просто Андреас), то вопреки сложившейся традиции Лауру Катрину называют в честь матери; в этом есть нечто сакральное, поскольку все понимают: Лауре-старшей жить осталось недолго.
Лаура проболела всю весну. Поэтому из Фредрикстада к ним снова приехала Карен и взяла на себя домашние заботы.
Несмотря на болезнь, через несколько месяцев после родов Лаура снова беременеет. В сентябре 1867 года Кристиану Мунку исполняется пятьдесят, а его тридцатилетняя супруга и не надеется пережить еще одни роды. В январе 1868 года она пишет детям прощальное письмо:
Ну вот, мои возлюбленные чада, мои дорогие малютки, и пришло время проститься. Ваш дорогой отец укажет вам путь на небеса, а я буду ждать вас там…
5 февраля 1868 года Лаура Мунк родила последнего, пятого ребенка за короткие пять с половиной лет брака. Ингер Марию назвали в честь бабушки со стороны матери. Роды Лаура перенесла благополучно, могло показаться, что ее здоровье пошло на поправку. В апрельских письмах она рассказывает, что сама шьет всю одежду детям. Там же сообщается, что домашним хозяйством занимаются Карен и прислуга. У детей все хорошо, Софи обещали два шиллинга, если она научит малышку Лауру ходить. К осени им необходимо найти более просторную квартиру, а то при теперешней тесноте маленькой Ингер приходится спать в ящике комода!
Четверть столетия спустя Эдвард Мунк напишет небольшую акварель, основанную на воспоминаниях о последней прогулке с матерью. Мать держит в руке капор, длинные ленты которого развеваются на ветру, к матери жмется четырех-пятилетний мальчик. О том, как прочно эта сцена засела в его памяти, свидетельствует одна деталь – неровные крупные камни мостовой; в то время дорогу мостили обычным камнем, а не тесаным булыжником. Позже Мунк вспоминает о том, как они шли по улице Недре Слоттсгате к крепости Акерсхус, где остановились полюбоваться морским пейзажем.
Той же осенью семья переехала в более просторную квартиру по адресу: Пилестредет, 30, в новый дом на тогдашней городской окраине, за которой начинались поля. Лаура между тем опять почувствовала себя плохо, ей делалось все хуже и хуже. Она справила с семьей первое в жизни младшей дочери Рождество, а 29 декабря скончалась от туберкулеза. Домашние давно ждали подобного исхода.
Эдвард, которому только что исполнилось пять лет, навсегда запомнил то Рождество:
Она сидела на диване, тихая и бледная, в черном шелковом платье, которое казалось еще чернее в этом море света. К ней жались пятеро детей. Отец сначала ходил взад-вперед по комнате, потом подсел к ней, и они стали шептаться, склонив друг к другу головы. Она улыбалась, а по ее щекам текли слезы. Было тихо и светло.
Берта запела: «Счастливое святое Рождество, тихо спускаются на землю ангелы…»
Потолок разверзся, и мы увидели высокое-высокое небо и улыбающихся ангелов в белом, которые тихо спускались на землю. Мы все замерли от восхищения, а она поглядывала то на одного, то на другого и ласково гладила нас по щекам.
Молитва
В семье Мунков часто вспоминали случай из детства Эдварда, когда впервые обнаружилось его дарование. Сам Мунк рассказывал об этом так:
Я вспоминаю, как я, будучи семилетним мальчиком, взял однажды кусок угля, лег на пол и нарисовал слепцов. Монументальное полотно. Я помню, какую радость доставила мне моя работа. Я почувствовал, что рука слушается меня гораздо лучше, нежели когда я рисовал на обратной стороне рецептов моего отца.
Незадолго до этого Эдвард с тетей видели в городе процессию слепцов.
Эта история не только о том, как в мальчике проснулись природные способности, но и о том, что окружающие поняли и приняли это, – ведь тетушка Карен даже не рассердилась из-за перепачканного Эдвардом пола. Напротив, она с восхищением отнеслась к рисунку племянника. Позже этот эпизод подавался как доказательство того, что семья приложила все силы в стремлении помочь Эдварду найти свое место в мире, который совершенно его не понимал. Одновременно вспоминали и о принесенных ради этого жертвах. Сестра Ингер как-то ответила на замечание, что у Софи были ничуть не меньшие способности к рисованию, чем у Эдварда: «Двух гениев мы бы не потянули».
Эдвард Мунк совершенно не соответствует «сложившемуся стереотипу художника XIX века, низвергающего традиционные ценности, и в первую очередь отказывающегося от своей семьи». Это клише на норвежской почве с патетикой реализовала так называемая богема Кристиании. Напротив, Мунк болезненно привязан к семье – к умершей матери, к нервному и стареющему отцу, без конца пропадающему в военных казармах, к своим братьям и сестрам; «Комната умирающего» лишнее тому свидетельство. В будущем Эдварду предстояло пережить еще немало потерь.
Смерть Лауры Мунк повергла Кристиана в глубокое отчаяние, хотя он давно готовился к ней. Одна из его сестер так описывает его состояние:
Мой бедный Кристиан, вот и случился ужасный удар, которого мы давно и со страхом ожидали… ее больше нет с вами, нет ее любви, нежных слов и взглядов, нет той, которую Господь послал тебе, чтобы она, как мы надеялись, скрасила твои дни…
Тем не менее и в несчастье остается утешение. Осиротевшей семье есть на кого опереться. Далее сестра Кристиана пишет:
Добрая и преданная тетушка Карен по-прежнему остается вашим ангелом-хранителем, благослови ее Господь; теперь у нее важная роль. Какое великое, какое благородное предназначение, требующее отказа от столь многого, но такое прекрасное, что это едва ли можно выразить словами.
Автор письма права. Смерть Лауры Мунк определила дальнейшую судьбу Карен Бьёльстад. В роли «тетушки Карен» она взяла на себя ответственность за воспитание детей и ведение домашнего хозяйства и тем самым лишила себя возможности создать собственную семью. Она стала детям, порученным ей самой судьбой, второй матерью и оберегала их от всех напастей, в том числе от последствий их собственных ошибок.
Кристиан, занятый военной службой и частной практикой, подолгу не бывает дома. Годы спустя Карен напишет Софи:
Сегодня папы не было дома весь вечер. Сама знаешь, по воскресеньям часто посылают за доктором, сейчас он ушел уже ко второму больному за вечер. Я не буду ложиться до его прихода, а мальчики заснули, сидя на стульях, так и не дождавшись отца.
Нам мало что известно о жителях квартиры на Пилестредет в первые годы после смерти матери. Пятьдесят лет спустя Эдвард Мунк напишет о том времени:
Я многое помню вплоть до ее смерти – я очень тосковал по матери. Моя великодушная тетя, переехавшая к нам сразу после ее смерти, в первые годы не была близким мне человеком. Воспоминание о матери было живо, и тетя долго оставалась для меня чужой. И все же она постепенно стала членом семьи и настоящей хозяйкой дома…
