Часть этого письма утрачена. Последние слова, которые можно разобрать: «скорее всего, мы уезжаем». 23 апреля один молодой человек в Варшаве организовал прием, по окончании которого покончил жизнь самоубийством, приняв яд. Это произошло из-за неразделенной любви к Дагни, которая, как ему стало известно, через три дня уезжала из Варшавы вместе с молодым богачом Владиславом Эмерыком, увлеченным или, точнее сказать, одержимым госпожой Пшибышевской. Брак ее к тому времени распался, у Пшибышевского была любовница где-то во Львове. Тем не менее он собирался поехать вместе с Дагни и Эмерыком, но в последний момент прямо на вокзале передумал.
Путешествие закончилось в Тбилиси, столице Грузии, где Эмерыку вместе с отцом принадлежали марганцевые месторождения. 5 июня молодой Эмерык по неизвестной причине застрелил Дагни, а потом себя. Дагни похоронили в Тбилиси 8 июня 1901 года – в день ее 34-летия.
Норвежских газет новость достигла в середине июня. Само собой разумеется, она появилась под заголовками «Любовная трагедия». Не было недостатка и в спекуляциях: «Пшибышевский по характеру был мягкий, слабый человек, ему не хватало силы воли, с самого начала можно было предположить, что их брак закончится катастрофой». «Дагбладет» напечатала анонимные мемуары, которые с весьма цветистыми подробностями описывали жизнь в «Черном поросенке», где главная роль отводилась Дагни, представленной в образе роковой женщины.
В это время Мунк был в Осгорстранне. Газету «Кристиания дагсавис» осенила «блестящая» мысль послать к нему журналиста, чтобы взять интервью о Дагни: «Вы ведь были особенно близки с покойной». Но если журналист рассчитывал на какие-то скандальные откровения, то его ждало серьезное разочарование: Мунк ведет себя как джентльмен – он просит журналистов подумать о семье Дагни, опровергает «фантазии и небылицы», напоминает о ее литературных опытах и помощи, которую она всегда оказывала своим норвежским друзьям-художникам. Конечно, ему приходится признать, что она уехала с посторонним мужчиной, но «на свете так много неверных жен», поэтому нечего делать из этого сенсацию.
Последнее высказывание особенно интересно, оно говорит о том, что Мунк способен проявлять терпимость по отношению к женщинам – пока это не касается его лично. После этого интервью Мунк получил трогательное письмо из Стокгольма: самый близкий Дагни человек – сестра Рагнхиль – благодарила художника от лица всей семьи. Следовательно, можно сказать, что Мунку удалось загладить свою вину перед семейством Юль и они простили ему портрет на выставке 1895 года.
Летом в Осгорстранне к Мунку вернулись здоровье и работоспособность. Кризис, судя по всему, был позади. Сестра Лаура с воодушевлением пишет: она «слышала, что он совсем поправился». А еще в этом маленьком городке Мунк нашел новый сюжет, который захватит его на долгие годы и будет воссоздан в огромном количестве вариантов.
Осгорстранн привлекал все больше туристов, поэтому пароходы из Кристиании начали ходить сюда по постоянному расписанию. Однако из-за мелководья близко к берегу подходить они не могли, и было решено соорудить пристань, уходящую в море примерно на 100 метров, до судоходной глубины. Берег с пристанью связывался сходнями – довольно узким деревянным мостом с перилами по обе стороны.
Возможно, именно эти перила так впечатлили Мунка. Перила и раньше возникали на его картинах – они сыграли не последнюю роль в «Крике», где с их помощью была создана перспектива, как будто затягивающая зрителя внутрь картины.
Однажды он увидел на мосту трех играющих девочек двенадцати-тринадцати лет. Он попросил их встать у перил спиной к нему и нарисовал эскиз. В результате появилась лирическая картина маслом с изображением трех девичьих фигурок, трех маленьких наблюдательниц в белом, красном и зеленом. Нежный летний вечер, исполненный тайн; две девушки смотрят на берег моря, а третья, золотоволосая, в белом платье, скорее всматривается в себя. Они еще не доросли до трех стадий женщины; танец жизни для них по-настоящему не начался, но он уже угадывается впереди. На заднем плане виднеется большой сад, за забором глыбой нависает белая «патрицианская» вилла со слепыми окнами, огромная липа темной массой отражается в воде.
Этот сюжет существует у Мунка во множестве вариантов, и объяснение этому чрезвычайно простое – картина невероятно красива.
Вряд ли Мунк горел желанием проводить выставку в Кристиании спустя всего год после фиаско у Людвига Ванга, но соображения экономической необходимости взяли верх. К тому же за истекший год он неплохо поработал и теперь мог выставить достаточное количество новых картин. Поэтому он решительно занялся организацией – судя по всему, самостоятельно; для выставки было снято помещение в «Холлендергорене»
[57].
На этот раз выставка получила широкий резонанс в прессе, и рецензии по большей части были благожелательными. Главным сюрпризом стало то, что полностью переменила свое мнение о художнике «Афтенпостен», известная стойким неприятием его творчества. Газета напечатала подробную хвалебную рецензию, где уделялось внимание новому направлению в творчестве Мунка с акцентом на «живописность» – пейзажам, сделанным в пригороде Кристиании Льяне, и «Девушкам на мосту». Но и более ранние символические картины удостоились глубокого комментария, а «Крик» автор похвалил за исключительную выразительность рисунка и цвета.
Мало кто в Норвегии писал до этого о Мунке с таким знанием дела. За инициалами «Х.Д.» явно скрывался профессиональный знаток искусства – практически с уверенностью можно утверждать, что это был Ханс Дедекам
[58]. А что касается «Афтенпостен», то с ее стороны помещение хвалебной статьи было случайным эпизодом. Впоследствии газета вернулась к старым воззрениям.
Другие рецензенты тоже заинтересовались новым для Мунка декоративным направлением творчества. «Верденс ганг» сожалеет, что в Норвегии «стены слишком малы, чтобы их можно было украсить такими картинами». Кисть Мунка создана не для мольберта, а его картины – не для гостиной, утверждает газета; нет, он – художник монументальных форматов.
О серьезных покупках речи не шло, за одним важным исключением – Национальная галерея, еще в июне купившая у Мунка пейзаж, теперь приобрела «Белую ночь».
А Мунку хотелось в Берлин. Если не считать краткого пребывания в марте прошлого года, омраченного к тому же конфронтацией с Туллой, он толком не жил там с зимы 1895 года. Но свои связи в Германии он сохранил. Деньги на дорогу удалось собрать при помощи нескольких займов. Харальд Нёррегор с радостью вызвался помочь, но он был потрясен, обнаружив закладные на домик в Осгорстранне, которые превышали любую сколько-нибудь реальную цену здания. Здесь уже не годились никакие поручители, здесь требовалось полное обеспечение. Заем можно было получить под картины, которыми владел Мунк и ценность которых он сам определял в сотни и даже тысячи крон. Но какова была их реальная стоимость?
