В начале мая текст предстоящего договора был окончательно согласован в Вене на совещании послов четырёх великих держав. А уже 15 мая 1955 года главы дипломатических ведомств СССР, США, Великобритании, Франции и Австрии Вячеслав Михайлович Молотов, Джон Фостер Даллес, Гарольд Макмиллан, Антуан Пинэ и Леопольд Фигль, а также четыре верховных комиссара оккупационных сил: Иван Иванович Ильичёв, Ллевеллин Томпсон, Джеффри Арнольд Уоллингер и Роже Лалуетт — подписали в императорском дворце Бельведер государственный договор с Австрией, положивший конец её оккупации и восстановивший её в статусе суверенного, независимого и демократического государства. 20 сентября 1955 года, то есть раньше срока, с территории Австрии были выведены все советские войска, а 26 октября 1955 года австрийский парламент принял конституционный закон о нейтральном статусе Австрийской Республики, что, по меткому замечанию профессора Н.Н.Платошкина, избавило её от тяжёлого бремени блокового противостояния и позволило стать признанным центром мировой дипломатии.
Тогда же в середине мая 1955 года Президиум ЦК дважды обсуждал вопрос о нормализации отношений с ФРГ. Н.С.Хрущёв предложил направить в Бонн официальную ноту с приглашением к установлению прямых дипломатических и иных отношений с западными немцами. В.М.Молотов, по сути, не возражая против самой этой инициативы, предложил направить такое приглашение по закрытым каналам, чтобы не «протягивать руку Аденауэру и упрашивать его». Однако большинство членов руководства поддержало Н.С.Хрущёва, и в Бонн полетела открытая депеша, составленная А.А.Громыко и В.С. Семёновым, поскольку Н.С.Хрущёв был уверен в том, что, «сделав прямое предложение о нормализации», мы «поставим Аденауэра в трудное положение» и не позволим ему «тянуть дело по-прежнему»
[659].
7 июня 1955 года посольство СССР во Франции передало посольству ФРГ в Париже ноту советского правительства правительству ФРГ, а уже 8 июня федеральный канцлер Конрад Аденауэр заявил, что он приветствует советское предложение. Однако, как установили ряд авторов (Ф.И.Новик, В.П.Терехов
[660]), официальный ответ Бонна был дан лишь 30 июня 1955 года после поездки немецкого канцлера за океан и согласования с Администрацией США вопроса о переговорах с Москвой. После возвращения К. Аденауэра в Бонн здесь было подготовлено два варианта ответной ноты. Один, более мягкий, вариант ноты был составлен традиционной группой экспертов германского МИДа, а авторами второй, куда более жёсткой, ноты были статс-секретарь и ми-нистириаль-директор МИДа Вальтер Хальштейн и Вильгельм Греве, которых активно поддержал и сам министр иностранных дел Генрих фон Брентано. В этом проекте содержались три условия, на базе которых боннское правительство было бы готово вести переговоры с советским руководством: освобождение всех пленных немцев, непризнание границ по Одеру — Нейсе и непризнание правительства ГДР. Но после двухдневного обсуждения этих нот в узком кругу был принят более мягкий её проект, что позднее и позволило западногерманской делегации совершить официальный визит в Москву.
В том же 1955 году большие изменения претерпели отношения между СССР и Югославией, хотя процесс их нормализации был довольно сложным. Как известно, в феврале 1954 года Президиум ЦК образовал очередную Комиссию в составе М.А. Суслова и заместителей министра иностранных дел В.А.Зорина и В.В.Кузнецова, которой поручил подготовить и представить предложения по югославской проблеме. Естественно, эти предложения готовил мидовский аппарат, который исходил из прежней оценки Югославской федерации как фашистского государства, где «методом террора подавляется всё инакомыслие» и продолжается антисоветская пропаганда. Весь этот проект, как позднее признавал сам М. А. Суслов, «был направлен не на улучшение отношений с Югославией, а на ещё большую закрутку этих отношений»
[661]. Поэтому после небольшой дискуссии члены комиссии выкинули из проекта все подобные характеристики и отправили его в Президиум ЦК. К этому времени В.М.Молотов вернулся с Берлинской сессии СМИД и, пытаясь сохранить старые оценки, позвонил М.А. Суслову и в довольно резкой форме отчитал его за «проявление оппортунизма» и за «смазывание югославского фашизма» в данном проекте. Однако большинство членов Президиума ЦК поддержали как самого М.А. Суслова, так и проект его Комиссии, внеся в него ряд небольших поправок.
Вскоре МИДу поручили написать и представить в Президиум ЦК проект «Письма к братским компартиям по югославской проблеме», но поскольку В.М. Молотов выехал в Женеву на очередную сессию СМИД, то письмо опять готовил его заместитель Валериан Александрович Зорин, который вновь указал только на острую необходимость внимательного «зондажа отношений с фашистской Югославией». Естественно, члены Президиума ЦК опять «почистили» текст данного письма от подобного рода «изысков» и послали его В.М.Молотову. А когда тот вернулся в Москву, то, обменявшись мнениями с Н.С.Хрущёвым и Н.А.Булганиным, тот снял все свои прежние возражения.
В результате 31 мая 1954 года Президиум ЦК принял Постановление, где таким образом оценил свои усилия по возвращению к дружбе с Белградом: «Начавшийся в 1948 году и продолжающийся до нынешнего времени разрыв дружественных отношений между Югославией и Советским Союзом наносит серьёзный ущерб как Югославии, так и Советскому Союзу, и всему лагерю мира и социализма… ЦК КПСС считает возможным с этой целью вступить в переговоры с руководством Союза коммунистов Югославии, сообщив ему мнение ЦК КПСС о том, что если руководство СКЮ не на словах, а наделе намерено следовать учению марксизма-ленинизма и бороться за социализм, за сохранение и упрочение мира, то нет оснований для состояния вражды между СКЮ и КПСС, а есть основания для установления взаимного сотрудничества в интересах мира, социализма и дружбы между народами Советского Союза и Югославией»
[662].
22 июня 1954 года ЦК КПСС направил ЦК СКЮ официальное «Письмо» с предложением урегулировать советско-югославский конфликт, указав на то, что главными виновниками его возникновения стали Л.П.Берия и М.Джилас, которого буквально полгода назад сняли с должности председателя Союзной народной скупщины ФНРЮ. Югославские лидеры, в целом положительно оценив это «Письмо», в своём ответном послании от 11 августа не согласились с тем, что главным виновником конфликта был М.Джилас, «роль которого в нашем руководстве никогда не была решающей»
[663].
