– У Софии нет иного выхода. Чтобы выжить, надо прятаться здесь. – Наконец Конни подошла к заветной двери. – Она там, и она, может быть, уже спит. Я зайду первой и, в случае чего, разбужу ее. А вам, Фридрих, – она повернулась в его сторону, – тоже нужно подготовиться к встрече. Привести свои нервы в порядок после пережитого шока.
Конни тихонько постучала в дверь три раза, затем осторожно открыла ее. София сидела в кресле возле крохотного оконца. На животе у нее лежала книга Брайля.
– Констанция? – подняла она голову.
– Да, это я. – Конни подошла к Софии и положила ей руку на плечо. – Пожалуйста, не бойся, но к тебе гость. Думаю, ты будешь счастлива, когда узнаешь, кто это.
– София! София, любовь моя! Это я, Фридрих, – раздался шепот за спиной Конни. – Я здесь, майн либен.
Какое-то мгновение София ошарашенно молчала.
– Это сон? Фридрих, я сплю? – прошептала она в ответ. – Это действительно ты?
– Да, это я, София. И я здесь, рядом с тобой.
София широко распростерла свои руки. Книга соскользнула вниз и упала на пол.
Конни попятилась назад и уже у самой двери оглянулась. Фридрих подбежал к Софии и заключил ее в свои объятия. Слезы невольно покатились из ее глаз. Она тихонько вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.
28
Всю ночь Конни просидела в гостиной Жака, неся свою вахту часового. В два часа ночи, уже после того, как летчики покинули их дом, к ней присоединился Жак. Он вошел в комнату, позевывая.
– Часть угрозы покинула наш дом. А где вторая половина? – Жак знаком указал на пол. – Он все еще у нее?
– Да.
– Ходили, проверяли, что они там делают?
– Один раз. Они разговаривают.
– Простите мою настойчивость, Констанция. Но вы действительно доверяете этому человеку? Что, если гестаповцы придумали какой-то ужасный трюк, воспользовавшись влюбленностью нашей девочки?
– Уверяю вас, это никакой не трюк. Достаточно только взглянуть на Фридриха, чтобы понять, что он говорит правду. По нему же видно, что он бродяжничал все последние недели. Да и потом… Без его помощи мы бы никогда не выбрались из Парижа. И здесь бы нас не было. Он любит Софию всеми фибрами своей души.
– Но что, если за ним гонятся?
– Такую возможность нельзя исключать.
– Из того, что вы мне рассказали о его брате, Констанция, я почти не сомневаюсь в этом, – хмуро заметил Жак.
– Но пока они оба там, в укрытии, они в безопасности. Оба! Фридрих все прекрасно понимает. Он уйдет отсюда при первой же возможности. Но было бы верхом жестокости лишить этих двоих их последней, быть может, встречи. Пусть хотя бы несколько часов проведут вместе. К тому же, учитывая все сегодняшние обстоятельства, им точно есть о чем поговорить.
– Он должен как можно скорее покинуть мой дом. – Жака даже передернуло, то ли от страха, то ли от отвращения. – Если узнают, что я здесь прячу нациста, тогда уже конец мне самому.
– Потерпите, Жак, до утра, – упрямо ответила ему Конни. – Завтра он уйдет.
София лежала на узенькой кровати, на которой едва вмещалась сама. А сейчас на этой кровати лежал еще и мужчина, и она покоилась в его объятиях. Она непрестанно гладила его лицо, его шею, волосы, словно желая снова и снова удостовериться, что да, это – ее Фридрих и он здесь, рядом с ней. Он был настолько вымотан, что время от времени начинал дремать, а потом вдруг подхватывался и еще сильнее сжимал кольцо своих рук вокруг плеч Софии.
– Любовь моя, что нам делать? Скажи, – спрашивала она его. – Неужели на всей земле не осталось места, куда мы могли бы убежать?
Фридрих осторожно погладил живот Софии, под тонкой белоснежной кожей которого билось сердце его ребенка.
– Тебе нужно оставаться здесь, пока не появится на свет наше дитя. У тебя просто нет другого выбора, любовь моя. А я покину ваши места завтра. Даст бог, залягу где-нибудь на дно до конца войны. Обещаю, наша разлука не продлится долго. Война скоро закончится.
– Да я эти обещания слышу уже который год, только она все никак не заканчивается, эта проклятая война, – вздохнула София.
– Скоро закончится. Поверь мне, София. Я знаю, о чем говорю. А после войны я поищу надежное местечко, где мы могли бы спокойно жить, потом вернусь и заберу тебя с нашим ребенком.
– Пожалуйста, не покидай меня! Я не вынесу разлуки… Пожалуйста!
София зарылась лицом на его груди, глухо моля Фридриха остаться, хотя и понимала, что все ее мольбы бесполезны.
– Дорогая, потерпи! Всего лишь несколько месяцев, не более… Ты должна быть сильной ради ребенка. Когда-нибудь мы будем сидеть все трое, и я расскажу ему о том, какой мужественной и сильной была его мама. На какие испытания она решилась ради того, чтобы произвести его на свет. Моя дорогая София, мужайся. – Фридрих стал нежно целовать ее в лоб, в нос, в губы. – Помнишь, я же обещал, что найду тебя? И нашел! Так что верь мне. Я не подведу тебя и на этот раз.
– Я верю тебе, верю. Но давай поговорим о чем-нибудь более веселом. Расскажи мне о своем детстве.
Внезапно Софии захотелось узнать как можно больше о мужчине, которого она так любит. Ведь он же отец ее ребенка.
– Я вырос в небольшой восточно-прусской деревушке под названием Шарлотенрух. – Фридрих закрыл глаза, и улыбка промелькнула по его губам, когда перед его внутренним взором предстали живописные картинки родной деревни. – Нам повезло с географией. Там находится родовой замок нашей семьи. А вокруг, на многие мили вокруг, плодородные земли, которые тоже принадлежат нашей семье. Все они возделывались фермерами. До войны Восточную Пруссию часто называли главной житницей страны. На тамошних угодьях выращивали хлеб и другие сельскохозяйственные культуры. Именно хлеб и кормил всех жителей Пруссии, делал их зажиточными и состоятельными людьми. У меня было счастливое детство, ни в чем не было отказа, и отец, и мать любили меня… Я получил превосходное образование. А неприятности, если они и случались, всегда были связаны только с моим братом, который с самого раннего детства люто невзлюбил меня.
– Удивительно, – тихо проронила София. – Два брата-близнеца появились на свет в один и тот же час, выросли в одной семье, но такие разные. – Она легонько похлопала по своему животу. – Очень надеюсь, что наш малыш пойдет в своего отца, а не в его дядю. А что ты делал после школы?
– Фальк сразу же пошел служить в армию, а я поступил в Дрезденский университет. Там я изучал политологию и философию. Это было любопытное время. Фюрер только-только пришел к власти. Пойми, – попытался объяснить своей возлюбленной Фридрих некоторые моменты из недавней истории Германии, – после стольких лет нищеты и прозябания, в которой жили немцы после Первой мировой войны, Гитлер взялся за проведение широких экономических реформ, хотел повысить жизненный уровень граждан своей страны, сделать их богаче. Я, как и большинство молодых радикалов и интеллектуалов тех лет, повелся на эти инновации. Тем более я даже получил степень в области политологии. Как бы политика стала моей стихией. – Фридрих вздохнул. – Тебе, наверное, будет неприятно услышать все это, но факты таковы. В первые годы после прихода Гитлера к власти, когда он уже стал канцлером, в стране произошло множество позитивных перемен к лучшему. В народе нашли отклик и его идеи о сплочении нации, о превращении ее в единую силу, в страну с развитой экономикой и промышленностью. Я присутствовал на одном из съездов его партии, которые они проводили в Нюрнберге. Там царила атмосфера невероятного воодушевления. В фюрере была та харизма, то величие, которого так не хватало раздавленным поражением немцам. Когда он начинал говорить, мы верили каждому его слову. Он вселял в нас надежду на будущее, и мы обожали его. Можно сказать, обожествляли. Я, как и все мои друзья, немедленно вступил в ряды его партии.
