Ученик Фишмана, Главный конструктор зарядного КБ ВНИИЭФ с 2001 по 2010 год, лауреат Государственных премий СССР и РФ Евгений Дмитриевич Яковлев писал: «Давид Абрамович воспитал целую плеяду превосходных инженеров, часть из которых при этом приобрела также и опыт самостоятельной работы над крупными техническими проектами. Он умел тонко выдерживать грань между функциями наставника и ролью коллеги. Такая особенность его личности как руководителя способствовала развитию в учениках умения принимать самостоятельные решения в процессе конструирования. Фишман понимал, что научить профессии и воспитать руководителя может только самостоятельная работа, поэтому смело шел на то, чтобы новыми направлениями руководили начальники отделов и лабораторий.
Он, безусловно, был техническим лидером, чуждым ревности к одаренности других, к их успехам; в совершенстве знал дело, которым занимался, полностью доверял своим соратникам, во главу угла всегда ставил настоящую работу, был мудр и добр. Ему были чужды, как он выражался, «тайны мадридского двора».
Он никогда не скрывал своей позиции, всегда с полной определенностью высказывал свое мнение. Его правила были просты и понимаемы: сформулировать свою позицию по принципиальным вопросам и не менять ее, поддержать дельное предложение, от кого бы оно ни исходило, немедленно дать высокую оценку удачной идее и выдвинуть ее автора, привлечь к совместной работе единомышленников, борьбу вести честно, открыто, быть непреклонным в осуществлении принятых решений… Если человек не оправдал доверия — забыть о нем, но — без «последствий».
Он постоянно внушал нам, что у конструктора высшую ценность должна представлять не сама свежая идея, а работа по ее внедрению. В течение всей своей деятельности он тащил на себе груз многих технических проблем и среди них в своей творческой биографии он выбирал ключевые».
О многих ли можно сказать так?
Еще один яркий представитель школы Фишмана, участник эпопеи с безопасными детонаторами, лауреат Ленинской и Государственной премий, Валентин Николаевич Лобанов написал об Учителе: «Давид Абрамович был общительным и разносторонним человеком, способным на высоком уровне разговаривать не только на научно-технические темы, но и по новинкам в литературе, в кино, в театрах, а также на темы туризма, отдыха и спорта.
В большинстве случаев мы приходили к нему (исключая совещания) тогда, когда что-то не ладилось, не получалось, были личные неприятности. Он удивительным образом умел найти простые и понятные пути решения технических и личных проблем.
Как-то он с грустью сказал: «Вы приходите ко мне тогда, когда вам плохо, и часто забываете прийти, когда хорошо».
Иногда разговор с Давидом Абрамовичем переходил в область впечатлений о прочитанном и увиденном. Часто оказывалось, что он это тоже прочел и увидел. Разговор постепенно заходил о других новых произведениях и постановках, понравившихся ему.» Тут ведь что показательно! Инженер Лобанов, выросший в крупного технического руководителя, вспоминает о чисто профессиональном, казалось бы, общении со своим начальником Фишманом — фигурой легендарной тоже в чисто профессиональной среде… И здесь же— новые произведения, новые постановки. Ведь для того, чтобы поддерживать разговор на такие темы, Лобанов тоже должен был читать, размышлять, видеть. И все это было тогда чертой не только Фишмана, Лобанова. Не следить за журнальной периодикой — не только чисто специальной, но и литературнохудожественной, в среде оружейников было как-то не принято.
Тогда.
А задавал тон сам мэтр.
Воспитанный тем же Фишманом начальник Научно-исследовательского испытательного комплекса (НИИК) ВНИИЭФ Юрий Георгиевич Карпов, оценивая кандидатуры подчиненных для выдвижения на более высокую должность, заходил в библиотеку НИИКа и просматривал читательские формуляры кандидатов. Знаменательная деталь, причем — полностью в стиле школы Фишмана!
В городе была великолепная — на уровне приличной областной — библиотека имени В.В. Маяковского с богатым фондом по всем отраслям культуры и научного знания, так что научно-технические библиотеки ВНИИЭФ — а их насчитывалось в институте около десятка — не имели в своих фондах собрания сочинений Гоголя или писем Чехова. Но подбор литературы производился тщательно и разносторонне, включая монографии по исторической, философской, общественно-политической тематике. И Карпов обращал внимание не только на то, читают ли его люди технические журналы, но и на то, что они читают вообще. Так прививалась и поощрялась широта знаний и взглядов, чем ВНИИЭФ времен Фишмана отличался вне всяких сомнений.
А вот — Анатолий Сергеевич Россихин, читателю тоже уже знакомый. Россихин пришел в оружейное дело в то время, когда эпоха была еще в полной мере героической, романтической, но и зримо опасной. В день, когда на космодроме Байконур произошла катастрофа с новой ракетой Михаила Кузьмича Янгеля, ныне не раз описанная, на Байконуре был и Россихин. Тогда погибли сотни людей, в том числе — маршал артиллерии Неделин, и Россихин уцелел чудом, хотя к тому пуску отношения не имел. Вместе с группой специалистов КБ-11 он приехал на Байконур готовить пуск носителя с макетом заряда, и в момент катастрофы весело трепался с коллегами в курилке. Здесь же был Янгель, отошедший от стартового стола покурить.
Все произошло на глазах Россихина — и взрыв, и пожар, и рвущийся в пламя Янгель, которого пришлось удерживать силой.
Вот какими были тогда оружейники — они сами были не лыком шиты и видали виды в самых разных видах. Они редко обладали литературно ярким слогом, и их воспоминания о Фишмане не всегда внешне увлекательны, но это — оценки и воспоминания людей с яркой натурой и яркой судьбой. Вот почему за внешней непритязательностью строк того же Россихина о Фишмане надо видеть эпоху: «В Давиде Абрамовиче поражала широта диапазона решаемых задач. И потому особенно приятно смотреть на портрет Давида Абрамовича с многочисленными правительственными наградами, зная: за каждой из них стоят конкретные разработки, результат его огромного творческого, а по преимуществу — тяжелого, повседневного труда.
Давид Абрамович не любил приблизительности при принятии решений. Чего стоит его известное: «В среднем по колено, а корова утонула».
Его логика всегда вызывала у меня восхищение. Неоценима заслуга Давида Абрамовича в повышении роли конструкторов… Проблема весьма сложная, и в этой незримой борьбе с представителями других специальностей он был нашим бесспорным защитником.
И просто как собеседник Давид Абрамович поражал меня широтой своих интересов. Почти по всем темам, которых мы касались, он был выше, но никогда этого не показывал. Наоборот, он стремился поднять собеседника до своего уровня. Встреча с ним всегда вызывала у меня чувство ожидания чего-то нового, даже если предстояла заслуженная «головомойка».»
А далее за вышеприведенным текстом идут строки, которые нельзя не выделить особо:
«Был единственный случай, когда встреча с Давидом Абрамовичем вызвала у меня чувство досады. Это произошло в лесу: низкорослый сосняк на песке, исландский мох — излюбленное место для сбора настоящих боровиков. Иду по заросшей лесной дороге, а навстречу Давид Абрамович с полной корзиной.
