Так, академику, генерал-лейтенанту, Герою Социалистического Труда Е.А. Негину семьдесят лет исполнилось 16 января 1991 года — еще при «живом» Советском Союзе. И заслуги перед Родиной, и статус, и юбилейная дата давали все основания для награждения крупнейшего «бомбодела» страны второй Золотой Звездой. Да и относительно свежий «внииэфовский» прецедент имелся в виде С.Г. Кочарянца. Тем не менее, «генерал», как заглазно называли на «Объекте» Евгения Аркадьевича, дважды Героем тоже не стал. Зато под трескотню об ускорении и перестройке начиналось размывание нравственных и общественных ценностей, а под болтовню о «новом мышлении» готовилась идейная база разрушения оборонной работы вообще и ядерной оружейной работы — в особенности.
Евгений Георгиевич Малыхин — яркий соратник Давида Абрамовича по «термоядерному» направлению разработки зарядов, когда Фишмана уже не было в живых, написал:
«Начало перестройки, по моему мнению, воспринял Давид Абрамович с большим недоверием. Своим личным примером он хотел перевести (отвести) разрушительность перестройки с общественных отношений на личное самоусовершенствование. То есть идея перестройки, по его мнению, должна была затрагивать со знаком «плюс» только такие стороны жизни как дисциплина, трудолюбие, отношение к своим обязанностям, организация труда и т. д., но — не основы нашего строя».
Увы, высшее «руководство» СССР смотрело на задачи «перестройки» иначе.
В 1986 году Давиду Абрамовичу было присвоено звание «Заслуженный деятель науки и техники РСФСР». Оно было в некотором смысле компенсацией за неизбрание в Академию наук, и почетное звание оказалось последней наградой оружейнику Фишману от государства.
В том же году, когда Фишман получил это звание, началась бесславная полоса односторонних горбачевских мораториев на ядерные испытания. Горбачев с самых разных трибун разглагольствовал о возможности «безъядерного мира к 2000-му году», а односторонние моратории стали эффективным методом разгрома — и морального, и организационного, и научно-технического — ядерной оружейной работы. Срок одного моратория заканчивался, но его — без предварительной консультации с оружейниками или, хотя бы, уведомления их — вновь продлевали. И в недоброй памяти горбачевские времена приходилось возвращать эшелоны экспедиций с пути на полигоны.
Одно это влетало в копеечку!
О продлении мораториев знали даже клерки в горбачевском ЦК КПСС, а вовремя известить оружейников загнивающая Власть не удосуживалась.
На Западе «Горби» охотно аплодировали, но разоружаться никто не собирался — в ядерных державах работа над оружейными программами скорее даже усилилась. Готовясь загнать ядерную Россию в «мышеловку» запрета испытаний, Соединенные Штаты Америки и Франция проводили новые серии испытаний, чтобы обеспечить себе информационный «запас прочности» на долгие годы без «полигона».
Уже это давало Фишману и вообще ядерщикам вполне профессиональные поводы для раздумий и сомнений, но в первые годы происходящее оправдывали традиционным: «Москве виднее»…
ПРИШЕЛ час, и 21 февраля 1987 года Давиду Абрамовичу Фишману исполнилось семьдесят лет. К юбилею в институте — как водится — выпустили скромный буклетик-извещение. На обложке стояла цифра «70» с перекрещенными лавровыми веточками под ней.
Внутри на одной стороне было фото. Фишман был снят со звездой Героя, с двумя орденами Ленина и двумя — Трудового Красного Знамени, с лауреатскими знаками лауреата Ленинской и двух Сталинских (теперь их именовали Государственными) премий.
На другой внутренней стороне шел текст:
21 февраля 1987 года исполняется семьдесят лет первому заместителю главного конструктора предприятия,
Герою Социалистического Труда, лауреату Ленинской и Государственных премий, заслуженному деятелю науки и техники, доктору технических наук, профессору Давиду Абрамовичу ФИШМАНУ
На последней, оборотной, стороне сообщалось:
По желанию юбиляра официальное чествование проводиться не будет.
Поздравления и приветствия можно направлять почтой по адресу:
103300, Москва, Центр 300 или поздравить лично 20 февраля 1987 г.
Конечно, Давид Абрамович был весьма скромным человеком, но отказ от официального чествования был вызван, пожалуй, не только скромностью. До громких ли слов об успехах юбиляра, до воспоминаний ли об испытаниях РДС-1 и РДС-6с было теперь — когда ядерные полигоны хирели, как и сама ядерная оружейная деятельность страны.
Неотмеченный официально ни в СССР, ни в отрасли, ни во ВНИИЭФ юбилей атомного конструктора № 1 тогда особого дискомфорта ни у кого не вызвал, так как сам Давид Абрамович виду не подавал… Мол, не захотел — и все!
Но в числе других подобных фактов — типа односторонних мораториев, этот факт был, как сейчас, понятно, «знаковым».
«Перестройка» тем временем крепчала.
Давид Абрамович вначале воспринял идеи «ускорения» всерьез и думал на этот счет немало. В записной книжке, куда он записывал что-то вроде набросков учебника по конструированию, Фишман в 1986 году записал:
«Время частных, также — и одномерных, подходов (одномерных задач) прошло. Теперь, если говорить о проекте в целом и его значительных составных частях, надо стремиться брать полную производную. Нужен комплексный подход.
Это никак не должно исключать на определенных уровнях конструирования поиск (в порядке создания задела) частных наилучших решений — создание альтернативных вариантов. Это — обычно, кроме самых тривиальных случаев, когда, например, быстрота требует использования уже ранее найденных и, тем более, привлекательных решений».
С одной стороны, запись касалась проблем чисто оружейных, это было понятно уже по употреблению слова «одномерный» — оно у оружейников имеет вполне определенный профессиональный смысл. Расчеты работы заряда могут быть одномерными, то есть, в линейной постановке — самой примитивной и очень неточно отражающей действительную физическую картину процесса ядерного взрыва. Расчеты работы заряда могут быть двумерными — то есть, в двух измерениях, в плоскости, когда мы больше приближаемся к реальности.
И, наконец, есть наиболее точные и представительные, но и наиболее сложные трехмерные расчеты, когда картина процесса рассматривается и описывается во всех трех измерениях, то есть — в пространстве.
Это — в физике, в науке.
Но, с другой стороны, и к жизни тоже ведь возможны разные подходы: от примитивных одномерных до непростых трехмерных. Мало кто понимал это так же хорошо, как Фишман и люди его поколения — они-то насмотрелись и нахлебались за свою жизнь и одних, и других, и третьих подходов.
Трехмерные Сталин и Берия.
Одномерный Хрущев…
Двумерный Брежнев…
И вот теперь — Горбачев.
Каким же будет он?
Да, Фишман размышлял.
И в том же блокноте он отдельно, еще раз, повторяя и развивая мысль, записал: «Время частных производных прошло. Нужен всесторонний, комплексный подход. В этом смысле нужно «новое мышление»». Это и есть современный подход»».
