Если представить это в таком свете, поражает уже то, что он вообще продолжал со мной общаться. Но нельзя было отрицать очевидное: сериал стал хитом, железо раскалилось, и пришла пора его ковать.
Я дождался новой жизни и был счастлив получить еще один шанс. Но личный и профессиональный крах преподал мне суровый и важный урок: ничто не вечно. Все приходит и уходит — каким бы жарким ни было лето, холодной зимы не избежать. Я пообещал себе, что никогда больше не позволю застать себя врасплох. Я буду искать «следующий этап», пока у меня все хорошо. И если я буду по-настоящему следить за подвижками в индустрии, мне удастся идеально перейти к «следующему этапу», как раз перед тем, как предыдущий канет в Лету. Когда-то обжигающе горячая, моя музыкальная карьера теперь совсем остыла, и я знал, что то же самое однажды произойдет с телевидением. Скоро я засияю — но впереди ждет только холод. Я спросил себя: чем я буду заниматься после телевидения? Ответ был один: кино.
Но также я сделал более глубокий, более спорный вывод: любовь и отношения также подвержены вселенскому закону непостоянства. Я поклялся, что никогда больше не буду слепо влюбляться. Мне разбили сердце, и я был уверен, что это повторится вновь. Однажды состоится блаженная весенняя встреча, жаркий летний ураган страсти, меланхоличная осень, а затем ледяная зимняя гибель. Я решил, что моей единственной защитой от этой жестокой космической неизбежности может стать лишь изворотливость, с которой я могу обмануть этот разрушительный цикл. Я представлял себя Тарзаном, хватающим новую лиану ровно в тот момент, когда отпускает старую. Если я смогу поймать что-то новое, в тот же миг отпустив умирающие отношения, это позволит мне избежать суровой зимы и вечно наслаждаться весенним блаженством.
Телевизионные ситкомы — это, бесспорно, самая-пресамая лучшая работа на свете.
На производство одного эпизода отводилось пять рабочих дней. В понедельник мы зачитывали сценарий — актеры, продюсеры и сценаристы садились за стол и читали текст вслух. Все давали комментарии, и за ночь сценаристы готовили чистовой вариант. Во вторник и среду шли прогоны: актеры на сцене пытались вдохнуть жизнь в слова. Именно эта часть делает ситкомы лучшей работой на свете. Нам платят за то, что мы смеемся, шутим, играем, творим, обсуждаем, растем и любим друг друга. В конце каждого дня мы отыгрываем все перед сценаристами и показываем, что мы придумали, а они за ночь вносят правки и улучшают сценарий.
Четверг — день технического прогона. Свет, звук, камеры — все выясняют, как будет сниматься сцена. А потом… пятница: съемки перед живой аудиторией.
По пятницам съемочная площадка «Принца из Беверли-Хиллз» превращалась в самый шикарный клуб в городе. На наши съемки приходили все: самые смешные комики, самые роскошные голливудские старлетки, профессиональные спортсмены, музыканты — лучшие из лучших, моднейшие из моднейших.
А еще там было наше уникальное конкурентное преимущество — весь наш актерский состав умел петь и танцевать. Поэтому в перерывах между сценами Альфонсо исполнял Майкла Джексона, Джо Марселл пел какую-то неизвестную и смешную песенку из британского сериала, Джеймс Эйвери изображал старомодные танцевальные па. Джанет Хьюберт-Уиттен училась танцевать у Алвина Эйли и окончила Джульярдскую школу по классу танцев и вокала. Даже одиннадцатилетняя Татьяна присоединялась к веселью. И тогда, как будто этого было мало, чтобы вызвать у публики истерию, мы вытаскивали свой главный козырь: Джаззи Джефф и Фреш Принц выступали вживую каждую пятницу. Наши перерывы между съемками ничуть не уступали тому, что мы делали на камеру.
Это был рай. Новая семья, новый дом, новая жизнь.
В сообщении говорилось — мне нужна доля с Уилла Смита.
Джей-Эл получил это сообщение от печально известного гангстера из Лос-Анджелеса, славящегося своим шантажом, жестоким вымогательством и попытками запугивания. В Филли у нас были свои парни, которые с радостью приезжали и «разбирались» с такими вот недоброжелателями.
Но в Лос-Анджелесе было иначе. Здешняя повсеместная подлость выбивала нас из колеи. В Филли легко было избегать опасных зон — их было видно по неубранному мусору, по машинам на тротуарах, по заброшенным зданиям. В таких районах надо было держать ухо востро. И конечно, социальное жилье — все знали, что это такое. Но в Лос-Анджелесе в «худших» районах могли расти зеленые газоны и пышные пальмы. Угон машин при свете дня был обычным делом — нагнуть тебя могли в любом месте. Мы никак не могли понять, где нам ездить и что надевать… Опасность подстерегала повсюду. В Филли никто из нас не носил оружия, а в Лос-Анджелесе мы все ходили с пушками.
Джей-Эл получил уже пять сообщений. Мне нужна доля с Уилла Смита. Тебе стоило бы ответить. Мы слышали рассказы о том мужике — он просто выбивал из людей деньги, силой заставляя отстегивать ему отчисления. Мы были новичками в Лос-Анджелесе и не хотели проблем. Но проблемы сами легко могли нас найти.
Джей-Эл решил ответить на звонок.
— Это Джеймс Ласситер. Чем я могу помочь?
— С тобой нелегко связаться, — сказал звонивший. — Я считаю, что мне причитается с дел Уилла Смита.
— Ладно, — ответил Джей-Эл и помолчал, прикидывая свой следующий ход. — Думаю, это возможно.
— Очень хорошо… — сказал его собеседник.
— Но у меня есть партнер, — прервал его Джей-Эл. — Я не могу принять решение один. Вам придется поговорить с ним.
— Хорошо, давай договоримся.
— Да, конечно, сейчас. Мой партнер работает в Федеральном бюро расследований, — спокойно сказал Джей-Эл. — Я вас соединю. И о чем бы вы ни договорились, я согласен на все.
Больше нам не звонили.
Угрозы — это одно. Открытая агрессия — совсем другое дело.
Но когда агрессия окружает тебя с детства, твой разум адаптируется и видит угрозы повсюду. Расслабляться нельзя никогда. Ты начинаешь одинаково реагировать на кажущуюся угрозу и на прямые нападки, хотя это совершенно разные вещи. Как говорится, лучше быть за решеткой, но живым, чем на воле, но мертвым.
Дело было в среду. Сцена никак не клеилась, и мы все это чувствовали — реплики казались неестественными и несмешными. Поэтому я взялся поправлять сценарий. Когда продюсеры явились и увидели мои «несогласованные» правки, они тут же позвонили начальникам теликанала, а те потребовали, чтобы мы все бросили и немедленно явились к ним в офис.
Бенни Медина, Джей-Эл, я и Джефф Поллак (телевизионный партнер Бенни) направились на «срочное совещание» в офис начальства. Там стояли два дивана друг напротив друга, между ними — деревянный журнальный столик и огромный стеклянный письменный стол у стены.
Продюсер стоял лицом к диванам, опершись на стол. Самой своей позой он выражал авторитет и недовольство. Мы вошли и присели, как нашкодившие школьники в кабинете директора. Джей-Эл с Бенни уселись на один диван, а мы с Джеффом Поллаком — на другой, лицом к ним.
