– Кто притягивает? – хихикнула Мезенцева – Какой болт? Ой! Да сколько можно! Третий раз уже бьете!
– И в четвёртый врежу! – посулила ей тетя Паша, пригрозив тряпкой – Нашла повод для смехуечков, дереза такая!
– Смеяться не собираюсь, но к вопросу присоединюсь – подал голос Михеев – Что за болт такой?
– Сказано же – золотой – уборщица была очень серьезна – Заклепки на мосту в огромном количестве видели? На пилонах, между которыми цепи висят?
– Конечно – подтвердил Пал Палыч – Достопримечательность же.
– Вот одна из них золотая. Вернее – один, так как это по сути своей болты. Какой именно – никто вам не скажет, потому что никто из живущих этого не знает.
– И вы? – удивилась Женька.
– И я. Когда этот мост торжественно открывали, меня в Москве год как не было. Я в то время на Кольском полуострове как раз пыталась научиться жевать деснами и одновременно с этим силилась понять, отчего меня в живых оставили. Ведь всех гвардейцев Бокия и его самого исполнили прямо в день вынесения приговора, в том же здании, в подвале, одного за другим. Ну, и до кучи коего из смежников к ним присоседили – Сосновского, Рудя, Володю Стырне. Барченко только придержали ненадолго, но я про то ведать не ведала в тот момент. А мне лишь ребра пересчитали, волос немного выдрали, зубы проредили да тела бывших коллег, в кучу сваленные, показали в качестве назидательного примера. И все! Даже думала одно время – не лучше ли мне было со всеми уйти?
– Жесть – передернула плечами Мезенцева.
– Не без того – согласилась уборщица – Нет, мне потом Тойдо, черт старый, объяснил, что это штучки Сациен, что так она меня за давнее любопытство карает, за то, что полезла туда, куда не следовало и дерзка была без меры. Но это совсем другая история.
– Вот-вот – поддержал ее Николай, поняв, что Мезенцева вот-вот начнет выяснять, что за Тойдо такой, и кто есть Сациен – Раскрыть бы информацию по заклепке, а? Я, если честно, все равно ничего не понимаю.
– В ночь перед открытием Крымского моста туда пожаловал сам Сталин. Лично – пояснила уборщица – Нет, в этом как раз ничего странного нет. Вождь вообще очень серьезно относился ко всем масштабным стройкам в столице, непременно участвовал в их планировании и являлся последней инстанцией конечного утверждения проектов. Этот мост – одна из таких. Более того – он из любимых детищ Сталина. Собственно, в его постройке вообще нужды никакой не имелось, старый мост, тот, что соединял берега до Крымского, по сей день стоял себе и стоял. Он же не деревянный был, а металлический. Да что там. Никто из вас никогда не задумывался, на что именно похож этот Крымский мост?
– Нет – произнес Михеев и переглянулся с Нифонтовым. Мезенцева тем временем полезла в смартфон, как видно поглядеть на фотографии обсуждаемого проекта.
– Арфа – пояснила уборщица – Любимый музыкальный инструмент вождя. Тросы один в один как струны. Да и открытие как раз на юбилей Иосифа Виссарионовича пришлось. Но это все так, частности. Главное – этот мост был как бы входом в самый центр Москвы, воротами, через которые лежит почти прямая дорога к его сердцу.
– Красиво, но все еще непонятно – снова подал голос Николай – Как все сказанное соотносится с упомянутым предметом?
– Этот золотой болт, по сути, да и по факту является даром одной из очень старых сущностей, некогда обитавших в землях, на которых стоит Москва. Она не дитя Рода и не бог, она нечто другое, чем и название не подберешь сразу. Она просто была и есть – негромко произнесла тетя Паша, и именно от той спокойности, с которой данная фраза была произнесена, кое-кому в кабинете стало не по себе – Иосиф Виссарионович являлся материалистом до мозга костей, он не верил ни во что, никому и никогда, но все же случалось такое, что вождь отступал с занятых им в давние времена непримиримых позиций. Я сама сталкивалась с подобным трижды – в двадцать четвертом, когда умер Ленин, в двадцать восьмом и в тридцать шестом. Два раза лично участвовала, про третий мне Житомирский рассказал. И, что примечательно, все три раза пути вождя пересекались исключительно с сущностями дохристианского толка. Как и здесь, на Крымском мосту. Знаю, что звучит оный факт диковато, в стиле газетных статей двадцатилетней давности, когда столько всякого бреда писали, что уши вяли, но так оно и есть на самом деле.
– Вот эдак копни историю, и такое наружу полезет – негромко произнес Пал Палыч.
– Лучше не копай – посоветовала ему уборщица – Не надо. Добра с того не будет. Я сама-то предпочитаю некоторые вещи, которым являлась свидетельницей, не вспоминать. Было и прошло. И очень хорошо, что прошло.
– То есть Сталин заключал сделки с представителями той стороны? – выпучила глаза Мезенцева – О-фи-геть!
– Ничего он ни с чем не заключал – строго глянула на нее тетя Паша – Не мели чушь. Бокий – да, договаривался, случалось. Барченко с многими из этой публики дела вел, но он был гений, а они все не от мира сего. Менжинский вроде с кем-то встречался, но что, как – не знаю. Мне детали не поведали, а я не спрашивала. Но Сталин? Вот уж нет. Но он знал, что иногда стоит проявить уважение к сущностям, которые плевать хотели и на род людской, и на течение времени. Он был стратег, причем которому равных не было. Здесь именно тот случай.
– А Берия? – глаза у Мезенцевой буквально загорелись – Он что?
– Не знаю – отмахнулась тетя Паша – Когда Лаврентий Ежова к финишу привел, он многих выпустил, но не меня, даже несмотря на то, что мы были лично знакомы с двадцать второго года, с Тифлиса, и друг другу дорогу не переходили никогда. Так что я на Кольском до пятьдесят четвертого куковала, до самой реабилитации. Только раз за это время в Москве и побывала, в сорок первом.
Николай сразу понял, что старейший сотрудник отдела темнит. Что-то она знала, просто рассказывать не хотела.
– Так что, нам надо дружно подрываться и бежать на мост эту заклепку искать? – уточнила Тицина – Или что-то другое делать? Вы, тетя Паша, очень путано сегодня изъясняетесь.
– Заклепку трогать нельзя, это дар, свидетельствующий глубокое уважение земного владыки одной из древних сущностей – отмахнулась от нее уборщица – И рассказала я вам о ней только для того, чтобы вы поняли, какой значимости нечто живет там, под дном реки. Вернее, не живет, а спит, причем уже много столетий. Но даже сон не помеха его мощи, и если кто-то выберет правильное время, совершит верные действия и скажет нужные слова, то он сможет отщипнуть себе в качестве награды немного древней силы. Каплю, не больше. Но этой капли хватит на то, чтобы натворить немало серьезных дел. Евгения, не дергайся так. Апокалипсис с ней не устроишь, город не разрушишь и армию мертвецов себе под ружье не поставишь. Но вот подчинить себе сознание сотни-другой человек, например, запросто можно. Или наложить какое-нибудь мощное и недоброе заклятие на… Ну, не знаю… Воду на распределительной станции. Не всю, но какое-то ее количество. И пойдет она т в квартиры, в учреждения, еще невесть куда. Или, можно, например, разрушить дом, в котором мы живем. Вот это здание. Тряхнуть его как следует, оно и сложится. И все, кто в нем будут – покойники. Разве что я, старая, уцелею в очередной раз на свою голову, да Тит Титыч еще. К слову!
