Во время правления Елизаветы Петровны масонство становится модным. В состав масонских лож вошла целая плеяда известных деятелей той эпохи: канцлер, генерал-аншеф Р. И. Воронцов (отец Е. Р. Дашковой), князья Голицыны, Трубецкие, Чернышевы, представители зарождающейся интеллигенции И. Н. Болтин и кн. М. М. Щербатов, литератор-классицист А. П. Сумароков, военный историк и статс-секретарь Екатерины II И. П. Елагин. Что же привело в масонство этих столь разных людей? Существует вполне обоснованное мнение о том, что в русском обществе елизаветинских времён ещё не оформились идейные и нравственные запросы, которые могли бы способствовать сознательному восприятию масонских идей. Поэтому масонство было модной забавой, освященной в глазах русской знати её заграничным происхождением
[180].
В этой связи уместно привести отрывок из воспоминаний И. П. Елагина, будущего руководителя с 1770 г. английского масонства в России. Елагин пишет, что хотя он и интересовался масонскими тайнами как средством духовного обновления, он вступил в масонство в 1750 г. больше из любопытства и тщеславия, его привлекала возможность общения с людьми, «кои в общежитии знамениты» и стали высоко над ним «и чинами, и достоинством, и знаками», а значит, могли оказаться, «друзьями, споспешествующими его счастью». По его словам, в масонстве тогда не было никакого глубокого духовного содержания, «никакой мудрости, никакой пользы, а лишь предметы неудобь постижимые, обряды странные, действия почти безрассудительные…, символы нерассудительные, катехезисы, уму не соответствующие, повести, общему о мире повествованию прекословные, объяснения тёмные и здравому рассудку противные, которые или не хотевшими, или не знающими мастерами без всякого вкуса и сладкоречия преподавались». Работы в ложах казались ему «игрою людей, желающих на счет вновь приемлемого забавляться, иногда непозволительно и неблагопристойно». По его словам, братья-масоны «умели только в открытой ложе шутить и при торжественном вечере за трапезою несогласным воплем непонятные реветь песни и на счёт ближнего хорошим упиваться вином…, да начатое Минерве служение оканчивалось празднеством Бахусу»
[181].
Впечатление о характере масонской деятельности в России тех времён складывается удручающее. Легкомыслие, праздность, безнравственность, карьеризм, стремление к развлечениям – такими рисуются стимулы вступления в масонство в 1740–1750-е гг. Хотя стоит учитывать, что писал эти строки Елагин несколько десятилетий спустя, пытаясь, видимо, всячески оттенить и возвысить собственную роль в становлении «правильного» масонства в России, выставить себя в качестве чуть ли не спасителя масонской идеи из того плачевного состояния, в котором она находилась. Так что, наверное, не всё было так печально и бездарно в раннем русском масонстве. Не только карьеризм и мода вели русских дворян в масонские ложи. Наверное, было и искреннее стремление к духовному совершенствованию и возрождению. Иначе сложно объяснить, почему, например, уже упоминавшийся Р. И. Воронцов приказал похоронить себя в Дмитриевском соборе во Владимире и украсить надгробие масонской символикой (пирамида, пеликан как символ мудрости и т. д.)
[182]. Наверное, для него она что-то да значила.
Если же говорить об организационном уровне развития российского масонства в этот период, то о нём почти ничего не известно. Отсутствуют сведения о количестве лож и о том, по каким системам они работали; известны только ложа «Скромности» в Петербурге, основанная в 1750 г. и учрежденная от нее ложа «Северной Звезды» в Риге
[183].
3-й этап: 1762—1778 гг. – характеризуется организационным оформлением российского масонства и господством английской системы (елагинское масонство).
В 60-е и особенно в 70-е гг. XVIII века масонство приобретает в кругах образованного дворянства все большую популярность. Количество масонских лож увеличивается в несколько раз, несмотря даже на скептическое (если не сказать полувраждебное) отношение к масонству Екатерины II. Естественно возникает вопрос, почему значительная часть российского образованного общества столь заинтересовалась масонским учением? Современный исследователь истории масонства Д. Э. Харитонович достаточно убедительно, на наш взгляд, считает, что рост популярности масонства в 1760-70-е гг. является прямым следствием изменений общественно-политической жизни и в общественной психологии, произошедших после смерти Елизаветы Петровны. К этому моменту в дворянском обществе окончательно прижились западные культурные ценности и образ жизни, начавшие внедряться во время реформ Петра I. Отмена обязательной государственной службы в 1762 г. предоставила русскому дворянству массу свободного времени, которое использовалось, конечно, по-разному, но в том числе и для личного самообразования, ознакомления с достижениями мировой культуры и науки.
И чем больше активизировался процесс овладения знаниями, тем сильнее и отчетливее звучал вопрос о смысле человеческой жизни. Ответ пытались найти в философии Просвещения, особенно в вольтерьянстве, которого придерживалась и сама императрица Екатерина II. Однако рационалистическая концепция Вольтера, сильная своей критической направленностью к существующим в мире порядкам, не давала положительного этического идеала.
[184] Мало того, её прагматическая направленность фактически оправдывала нравственный цинизм придворных кругов. Недаром Н. Я. Эйдельман, великолепный знаток той эпохи, назвал 1760-70-е гг. временем правления «просвещенных циников».
[185] Но среди дворянства, охваченного Просвещением, был и заметный процент людей мыслящих, с чуткой совестью, которые не могли примириться с распространенными при дворе и в высшем обществе алчностью, погоней за удовольствиями, фаворитизмом, желанием «попасть в случай», подсидеть ближнего своего и т. п.
[186] Для них жизнь не сводилась к тривиальному карьеризму. Они нуждались в новом морально-нравственном идеале. Традиционное православие их удовлетворить не могло по вполне понятным причинам. В ходе петровских государственных реформ церковь превратилась в придаток государственного аппарата, прислуживая ему и оправдывая любые, даже самые безнравственные действия его представителей.
Именно поэтому и стал так популярен орден свободных каменщиков, ведь он предлагал своим адептам братскую любовь и священную мудрость на основе неискаженных истинных ценностей раннего христианства. В одном из частных масонских писем приводится следующий этический идеал: «истинный масон должен суетные забавы, как-то: карточную игру, сладострастие в столе и сему подобное – совсем от себя отторгнуть, а наипаче в доме своем он николи не тратит драгоценного времени в забаве карточной или неге столовой, но, яко истинный воин Христов, дом его есть Храм, в котором он, упражняясь в познании себя и в чтении божественных книг, познает свою немощь, злодеяния свои, свое падение и грех, и непрестанно сам с собой борется и, так упражняясь и познав ничтожность свою, и что он есть падший и грешник, он упражняется кротостию, диавольскую духовную гордость от себя отторгает и, так украшен смирением, он примером своим ставит пред человеками и неизвестным братьям, не говоря, дает о себе знать, что он в числе их».
[187]
