– Джеймс! Что вы здесь делаете?
– Где ты была?
– Чарльз захотел посмотреть на розы своей мамочки. Они великолепны, особенно красные, совсем как бархат, и...
– Заткнись, Джесси! Ты прекрасно знаешь, почему я здесь, черт бы тебя побрал!
Чарльз перевел взгляд с Джеймса на Джесси. Подбородок малыша задрожал.
– Не повышайте голоса, – велела Джесси, подбрасывая Чарльза, чтобы тот не заплакал. – Ну, успокойся, милый, все хорошо. Твой крестный немного похож на вулкан. Так же шумно извергается, а потом успокаивается и затихает. Конечно, трудно вынести...
– Заткнись, Джесси, – повторил Джеймс, на этот раз гораздо тише, и протянул руки Чарльзу.
Маленький предатель восторженно залопотал что-то и пошел к крестному.
– Это несправедливо! Разве вы хоть однажды нянчили его? Укладывали? Он когда-нибудь пачкал вашу сорочку?
– Бывало как-то, – ответил Джеймс, укачивая Чарльза. – Причем без зазрения совести. Мой маленький крестник распознал во мне мужчину. Он понимает, что мужчина должен управлять собственной жизнью и уметь принимать решения. Правда, он знает, что я не могу этого сделать. И поэтому жалеет меня и утешает единственным известным ему способом – дергает за волосы и слюнявит шею.
– Что вы хотите сказать этим? Почему не считаете себя хозяином своей жизни? У вас есть Кендлторп и Марафон. Чего вам еще желать? У вас, вероятно, и в Англии есть кто-то вроде Конни Максуэлл! Это правда, не так ли, Джеймс? Как ее зовут? И перестаньте качать головой – я ни за что вам не поверю. Моя мать часто твердит, что мужчины никогда не удовлетворяются одной женщиной и вечно гоняются за новыми, должно быть, потому, что так непостоянны по природе. О чем вы толкуете, Джеймс?
– В этом платье ты должна быть немного более похожей на прежнюю Джесси, но ничего подобного я не замечаю.
– Это потому, что платье сшито по мне – – не слишком короткое и не висит мешком на груди.
– Цвет тебе идет. Никогда не думал, что ты будешь выглядеть прилично в сером! Кажешься такой скромницей. Что же касается этих «ручейков» у тебя на голове...
– Вы говорили с Мэгги.
– Да, и она утверждает, что это не локончики, а «ручейки».
– И что насчет них?
В это мгновение Джеймс понял: она боится, что он начнет издеваться над «ручейками», назовет их уродливыми или, хуже того, смешными. Его так и подмывало сделать именно это. Сказать, что она уродлива и неуклюжа, что он не желает жениться на ней и лучше бы ему никогда ее не видеть. Потому что, не повстречай он ее шесть лет назад на ипподроме в Уэймуте, где проклятая девчонка шутя обогнала его в третьем заезде, Джесси никогда не оказалась бы на этом дурацком дереве, откуда свалилась на него и тем самым навеки себя погубила. И не сидела бы сейчас в Англии.
Но вместо этого Джеймс выдавил из себя:
– Они просто очаровательны. Но думаю, когда ты поскачешь, ветер будет бросать их тебе в лицо. Придется быть поосторожнее.
– Вам они действительно нравятся, Джеймс?
В ее голосе прозвучало столько невысказанной надежды, что Джеймс невольно стиснул Чарльза, отчего тот послушно срыгнул. Джеймс погладил малыша по спинке. Чарльз снова срыгнул.
– Дачесс только что его покормила, – пояснила Джесси. – Вы так хорошо с ним управляетесь.
– Я люблю детей. Не хотела бы ты отправиться со мной на прогулку в розарий?
Они оставили Чарльза мирно спящим в колыбели и вышли в сад. По небу плыли темные тучи, предгрозовой воздух был тяжелым и душным.
– Дождь все скоро вымоет, – нарушил молчание Джеймс, не зная, что сказать.
Джесси шла рядом, опустив голову, упорно разглядывая носки туфель.
– Чем скорее он пойдет, тем лучше, – добавил Джеймс хмуро.
Джесси наконец соизволила взглянуть на него:
– Что вам нужно, Джеймс?
– Разве Спирс, Баджер, Мэгги и Самсон тебе не сказали?
– Нет, просто как-то поймали меня на кухне и начали задавать вопросы, пока у меня глаза на лоб не полезли.
– Это их любимое занятие. Они достигли в этом настоящих высот. И, дьявол бы их унес, они обычно оказываются правы. Даже если руки чешутся их пристрелить, все равно получается, что ты сидишь один, мучаешься угрызениями совести и не можешь уснуть, потому что они никогда не ошибаются.
– Они о чем-то говорили с вами?
Джеймс решил, что ей ни к чему знать, по какой причине вся компания внезапно собралась в гостиной Кендлторпа, оставив Чейз-парк, и буквально приперла его к стенке. Джесси будет больно обнаружить, что ее кому-то навязывают, силой тащат жениха к алтарю.
– Они всегда пытаются наставлять меня, – раздраженно сообщил он. – Последние семь лет делают все, чтобы усовершенствовать мою натуру.
– И это им удалось?
– Не уверен, но в некоторых отношениях они преуспели.
– У Дачесс изумительные розы.
– Да, все, к чему она прикасается, становится идеальным, если не считать Маркуса. Но Дачесс с этим смирилась и даже утверждает, что любит его именно таким, противным и отвратительным. Считает, что, пока Маркус остается самим собой, это не позволяет ее мозгам заржаветь и лишь оттачивает сообразительность.
– Почему они так добры ко мне, Джеймс?
Джеймс поднял голову, чтобы определить, скоро ли пойдет дождь, и без обиняков пояснил:
– Потому что любят меня и тебя и уверены, что мы поженимся.
Ну вот, наконец-то главное сказано. И Джеймс ринулся вперед очертя голову:
– Ты выйдешь за меня, Джесси?
И облегченно вздохнул. Дело сделано. Остается ждать ответа. Но результат превзошел его ожидания. Джесси дернулась, как от удара. Потрясенно моргнула, словно пробуждаясь от сна. Затем повернулась и ушла... нет, прошагала фута три, и вдруг подобрала подол скромного серого платья и ринулась прочь, совсем как прежняя Джесси, которую не мог обогнать ни один мальчишка. Белые нижние юбки путались в ногах, затянутых в прелестные белые чулочки. А туфельки! Красивее трудно себе представить. Джеймс привык видеть на ней лишь сапоги, уродливые, крепкие, грубые сапоги.
– Джесси, да подожди же!
Он помчался следом. Низко нависшая ветка вяза ударила его по лицу. Джеймс громко выругался, но не замедлил бега и настиг Джесси у маленького озера. Она прислонилась к дереву и, тяжело дыша, обняла ствол.
– Джесси, – повторил он, переведя дыхание, – что за дурацкие выходки? Ты исцарапаешь щеки, если эудешь прислоняться к коре.
Она не шевельнулась, только, кажется, теснее прижалась к чертову дереву.
– Ты не хочешь стать моей женой, Джесси? В этом все дело?
Девушка по-прежнему молчала. Джеймс почувствовал, как в нем вспыхивает и разливается раздражение.
