Баджер в одну из редких минут слабости, когда все четверо надоедливых «зануд» пытались притащить Джеймса к алтарю, сообщил ей рецепт, и теперь она варила компот вот уже третий день подряд.
– Минотавр покрыл кобылу Де Витта, чудесную маленькую лошадку от Томликинса из конюшни Крофтсов.
– Я читала «Справочник родословных». Джеймс, здесь все прекрасно организовано.
– Самое главное – разбираться в генеалогии лошадей и поддерживать чистоту крови. Я не раз говорил с участниками скачек в Балтиморе, и все почему-то уверены, что родословная не важна. Они довольствуются устными свидетельствами и не требуют доказательств.
– Заставь Ослоу все записывать.
– Неплохая мысль! Тебе нравится компот из крыжовника?
– Вкусно. Однако Баджер как-то сварил его, и каждый, кто пробовал, просто сознание терял от восторга.
Джеймс весело ухмыльнулся.
– Я рад, что ты не умерла, Джесси. Ты была хорошим другом и источником невыносимого раздражения слишком долго, чтобы оставить меня одного.
– Ты знал, что я не умру. И позволил мне разыгрывать дурочку!
– Да, прости меня, но ты была так свято убеждена, что настал твой час. Клянусь, я даже ни разу не рассмеялся.
– Ты спал со мной в одной постели, Джеймс.
– Да, и что? Собственно говоря, это моя постель.
– Кошка графа, Эсме, однажды спала со мной. Я нечаянно придавила ее, она взвыла, зашипела и удрала. И больше не вернулась.
– Ей нравится спать на груди у Маркуса и перебирать его волосы. Иногда он просыпается с воплем.
Джесси лениво покатала по тарелке горошины и вновь принялась за компот.
– Что мы будем делать?
Джеймс поднял брови.
– Можешь помочь Зигмунду и мне с лошадьми.
– Конечно, с удовольствием, но я не это имела в виду. Что мы предпримем насчет... того, другого?
– Чего другого?
– Джеймс, я не позволю тебе снова надо мной издеваться. Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Я совершенно не помню, как ты взял меня, а когда сегодня проснулась, у меня ничего не ныло и не болело. Я взглянула в зеркало и обнаружила, что ничуть не изменилась.
– Ах, это...
Джеймс сосредоточенно рассматривал большой палец, на подушечке которого желтела огромная мозоль. Только через несколько минут он поднял глаза на жену. В этот миг она как никогда походила на новую Джесси, и волна неудержимого вожделения внезапно захлестнула его. Всего лишь утром, вернувшись с прогулки, она выглядела прежним сорванцом – волосы взлохмачены, шляпка свисает на лентах с луки седла, а сама Джесси сидит не как подобает леди, боком, а по-мужски и хохочет, рассказывая ему обо всех проделках Эсмеральды. Прислушиваясь к легкомысленной, жизнерадостной болтовне, Джеймс тупо думал, как невероятна сама мысль о том, что можно обладать этой девчонкой, которую он вот уже столько лет считает младшей сестрой.
Но теперь, за столом, она была молчалива, как Дачесс. И так же элегантна. И теперь ему хотелось сорвать с нее это платье.
– Все в порядке, Джеймс, – тихо выговорила она наконец. – Я понимаю, честное слово, понимаю. Ты слишком добр, чтобы попросить меня держаться подальше.
Джесси тщательно сложила салфетку, оставила ее около тарелки и поднялась.
– Я собираюсь заняться с миссис Кэтсдор расходными книгами и попрошу показать мне хозяйство. Пожалуйста, передай Зигмунду, что я позднее приду и помогу с лошадьми.
Джеймс догнал ее у самой двери.
– Не уходи, Джесси, – попросил он.
Она почувствовала тяжесть его рук, их тепло и силу и внезапно поняла: что-то изменилось. Руки не просто покоились у нее на плечах – пальцы легонько впились в плоть, мяли ее, пробуждая неведомые, но очень приятные ощущения.
– Повернись.
Джесси повиновалась, гадая, что сейчас будет.
– Взгляни на меня.
Она подняла на него полные любопытства глаза. Губы ее чуть раздвинулись, Джеймс наклонился и поцеловал жену крепким долгим поцелуем, поскольку перед ним теперь стояла новая Джесси, которую он никак не мог считать сестренкой или прежней соплячкой, постоянно раздражавшей, словно заноза, которую никак не вытащить. «Нет, я целую свою жену, – думал Джеймс, обводя языком ее нижнюю губу. – И это самая странная вещь на свете. Кроме того, Джесси верит, что я уже воспользовался своим правом, пока она лежала в пьяном забытьи».
Вспомнив это, Джеймс едва не рассмеялся вслух.
Джесси положила ладони ему на грудь и ощутила быстрое биение сердца. У него на губах остался слабый вкус крыжовенного компота. Она никогда не думала испытать такое, хотя мечтала, гадала, изводилась вопросом, что почувствует, если Джеймс прильнет к ее губам. Но от прикосновения его языка девушка на минуту лишилась рассудка.
Джесси встала на носочки, обхватила его за шею и притянула к себе. Джеймс, не поднимая головы, рассмеялся:
– Легче, легче, у нас впереди сколько угодно времени.
– Неправда.
– Возможно, ты права.
Он, не оборачиваясь, протянул руку и умудрился захлопнуть дверь и повернуть ключ в скважине, а потом обнял Джесси и оказался лицом к столу.
Изумительная белая полотняная скатерть. И блюда, которые можно сдвинуть.
Джеймс подхватил Джесси на руки и, не переставая осыпать ее поцелуями, шагнул вперед и опустил ее на стол.
Джесси недоуменно, но заинтересованно уставилась на него:
– Джеймс, что мы собираемся делать?
– Вести себя не как лошади, а как люди.
Она немного встревожилась.
– Я лежу на столе, Джеймс. У моего локтя супница с «жюльеном».
Он отставил супницу и заодно блюдо с булочками.
– Так лучше. Теперь я передвину стул. Пусть твои ноги пока болтаются. Да, это то, что надо.
Он встал между ее раздвинутых ног, наклонился и снова поцеловал. Джесси немедленно обняла его и притянула ближе.
– Ляг немного ниже, – попросил он между короткими жаркими поцелуями. – И, сжав ее бедра, наполовину стянул со стола.
– О небо, это ужасно странно, Джеймс. Я чувствую себя...
Она не успела договорить. Джеймс прижался к ней, и Джесси бессильно уронила руки.
– Это я, Джесси. Нет, не уворачивайся. Привыкай ко мне. Лежи спокойно.
Он прижался теснее, впиваясь пальцами в ее бедра и слегка приподнимая их. Его опалило жаром. У Джеймса слегка дрожали руки от неудержимого желания касаться ее, ласкать, гладить, ощущать эту бархатистую кожу.
– Ты делал так вчера?
– Нет. Мы обедали не за столом, а на камне, и я даже не помню, что было вчера.
