– Мне показалось, миссис Уиндем рассказала вам о свадьбе, – смущенно заметила Джесси. – Неужели она явилась еще до завтрака?
– Придержите язык, миссис. Твоя бедная сестра плохо спала ночью, возможно, предчувствовала твое предательство. Она не завтракала и не обедала и только села за стол, как объявили о приезде матери Джеймса. Присаживайтесь, если хотите. Я велю позвать твоего несчастного отца. Он в конюшне.
– С папой что-то случилось? – встревожилась Джесси.
– Не будь дурой, – бросила миссис Уорфилд, величественно выплывая из гостиной.
Джеймс повернулся к жене и подмигнул:
– Такая же талантливая актриса, как моя драгоценная матушка. Не обращай внимания, Джесси.
Джесси провела языком по пересохшим губам:
– Попытаюсь. Но тогда она вцепится в тебя. Это неизбежно.
– Лучше съешь хлеба.
Она послушалась его совета и все еще медленно жевала, когда в комнату с радостным криком ворвался отец.
– Мальчик мой, так ты женился на малышке? Какой счастливый день для меня! Джесси, девочка, что это ты с собой сделала? Выглядишь, как принцесса, самая настоящая принцесса в этом желтом платье! А волосы! Как красиво уложены! Только взгляните на эти очаровательные локоны! А вот и твоя мать. Ну что же, на свете нет совершенства, не так ли? Дорогая, не прикажешь принести чая? С пирожными, конечно, если можно.
И подождав, пока жена удалится, обнял дочь, обменялся рукопожатием с зятем и, взяв обоих за руки, признался:
– Боже, сколько счастья вы подарили мне! Понимаете ли вы сами, что созданы друг для друга?
– Надеюсь, папа, поскольку я жду ребенка от Джеймса.
– Что? Ты беременна? Но как? Вы женаты всего несколько месяцев, и ты уже в положении? О Боже, так я стану дедом?
– Папа, мне плохо.
Прошло не меньше часа, прежде чем Джесси вновь уселась рядом с мужем в гостиной. Волосы причесаны, платье расправлено. Однако она по-прежнему была слишком бледна, хотя и щипала себя за щеки. Зато желудок больше не бунтовал. Джеймс напоил ее слабым чаем и заставил съесть кусочек хлеба, пока Джесси отдыхала в своей старой комнате.
– Когда же родится мой внук? – допрашивал отец, потирая руки, и выглядел при этом, по мнению жены, куда более взволнованным, чем когда она сама носила их первенца.
Будь он проклят, старый дурак! Чему тут радоваться?! Ведь Джеймс женился не на ее милочке Гленде, а на этой растрепе Джесси!
– Не раньше апреля, – ответил Джеймс.
Мать глядела на нее новыми глазами. Джесси беременна! Невозможно представить такое! Миссис Уорфилд словно лишилась дара речи, и прошло немало времени, прежде чем она вновь вспомнила все свои обиды.
– Сомневаюсь, что это будет внук, Оливер, – язвительно прошипела Порция. – Если ей так плохо, скорее всего родится девочка. Еще одна! Это все, на что способны Уорфилды.
Джеймс, стиснув вялую руку Джесси, весело ответил:
– Буду рад иметь полдюжины девочек, мэм, с такими же великолепными рыжими волосами и прелестными зелеными глазами, как у Джесси!
– У нее раньше не было никаких великолепных волос, – фыркнула миссис Уорфилд. – Это волосы ее бабки. Джесси унаследовала ее проклятие, но по крайней мере бабка прятала их под уродливыми чепцами и шляпками, чтобы никто не глазел.
В эту минуту в комнату, пошатываясь, вошла Гленда, такая же бледная, как Джесси. Глаза красные от рыдании, платье помято. Джеймс поднялся и улыбнулся ей. Гленда немедленно устремила взгляд на его чресла.
Глава 27
Джеймс продолжал невозмутимо улыбаться, втайне гордясь своей выдержкой.
– Рад видеть вас, Гленда. Выглядите, как всегда, прекрасно. Теперь мы с вами породнились, и у меня появилась еще одна сестричка.
Гленда подняла глаза, уставилась на Джесси и, застонав, процедила дрожащим голосом:
– Меня предали. Втоптали в грязь. Во всем виноваты вы оба! Джеймс, как вы могли не заметить меня, единственную женщину, предназначенную небом для, вас, исполненную красоты, грации и ума и согласную разделить с вами жизнь. И что вы получили взамен? Подумать только, она родит себе подобное создание! Какой ужас!
– Что за вздор ты несешь, Гленда? – заметила Джесси.
– Ты украла у меня Джеймса, жалкая тварь! Всегда была уродливой, неуклюжей гусыней, рядившейся мальчишкой, и я не обращала на тебя никакого внимания, разве что иногда посмеивалась, когда ты вела себя особенно глупо! Но теперь... теперь ты изменилась, и это просто несправедливо! Ненавижу тебя, Джесси! Ты родишь точную копию самой себя! И снова станешь прежней! Джеймс поймет это и возненавидит тебя так же сильно, как я.
Никто не нашелся с ответом. Гленда, спотыкаясь, выбралась из комнаты, но, остановившись на пороге, круто развернулась. Ее лицо на глазах распухало, покрываясь красными пятнами.
– Я убью тебя, Джесси! – разъяренно завопила она. – Ты обесчестила себя и вынудила Джеймса жениться! Совратила его! Но это долго не продлится! Увидишь! Уже через неделю, если не раньше, ты надоешь ему до смерти! Разве ты способна заинтересовать мужчину, даже в таком виде? Никогда! Ха! Да ты просто не знаешь, с какого конца взяться за дело!
Оливер Уорфилд, откашлявшись, обратился к жене:
– Дорогая, я вынужден просить тебя поговорить с нашей дочерью. Ее поведение, говоря по правде, невыносимо. Джеймс никогда не поощрял ее даже взглядом.
– Как, впрочем, и Джесси, но сейчас она беременна.
– Это совсем другое дело, – спокойно возразил Оливер, поднимаясь. – Джесси, пойдем, посмотришь конюшни. Лошади по тебе соскучились. Может, и ты, Джеймс, присоединишься к нам?
– О да, папа, мне просто не терпится. Джеймс?
Пока Джесси здоровалась с конюхами, гладила лошадей и оделяла их морковью и сахаром, Оливер Уорфилд потащил Джеймса в контору, извлек из ящика обшарпанного письменного стола бутылку портвейна и наполнил два бокала.
– За тебя, сынок. Как чудесно звучит! За твою женитьбу на моей любимой дочери!
– За это стоит выпить, – согласился Джеймс, чокаясь с тестем.
Мужчины молча выпили. Джеймс откинулся на спинку скрипучего старого кресла, самого удобного из тех, в которых ему когда-либо доводилось сидеть, и сказал:
– Помнишь, как Джесси съела целый арбуз, чтобы тебе не досталось ни кусочка?
– Господи, да это, должно быть, случилось не меньше пяти лет назад. С тех пор она даже не смотрит на арбузы.
– Но сейчас все изменилось.
– Просто ты сделал ее счастливой, Джеймс. Может, теперь она начнет есть арбузы? Как ты считаешь?
Улыбнувшись неожиданно строгому отцовскому тону тестя, Джеймс пожал плечами:
