Ее отец, вождь маленького рода, вырастил семерых сыновей и ее – младшую. Дочь, единственную из детей, кого не касалась отцовская плетка, дома натаскивали так, чтобы и за нойоном не растерялась, и за простолюдином не пропала.
«И волки в тайге, и дзерены в степи сами добывают себе на жизнь, – часто повторял отец своим детям. – У каждого человека две руки и одна голова есть самые большие ценности. На них и полагайтесь».
Выносив и взрастив пятерых детей в племени борджигинов, Оэлун через них полюбила и мужа, а через него сроднилась и с его сородичами. И сейчас, через долгие десять лет кочевок в курене борджигинов, пройдя вместе с ними через опасности и невзгоды, общие радости и горе, она чувствовала себя одной из них – кровью от крови. Прежняя жизнь в своем племени и несколько дней с меркитским багатуром по имени Чиледу вспоминались ей давним, почти забытым сном. Заботы о детях, беспокойство о муже в дни его долгих отлучек и хлопоты по большому хозяйству заслонили ей все и стали единственным смыслом ее жизни.
С отъездом старших сыновей вместе с отцом в айле Есугея стало немного потише. Перестали ходить неугомонные друзья из соседских айлов, и теперь где-то там, за чужими юртами, раздавались их пронзительные крики, часто выводившие из себя раздражительную Сочигэл. И Оэлун теперь отдыхала от шума и нужды присматривать за озорником Хасаром, часто затевавшим драки и ссоры со сверстниками, наслаждалась нечаянно выдавшимся покоем.
На другое утро после их отъезда оставшиеся собрались в большой юрте. Пришли Сочигэл с Бэлгутэем.
Шестилетний Бэлгутэй был на год старше Хачиуна. Приземистый и толстоватый, ликом он явно напоминал брата Бэктэра и мать Сочигэл – в онгутскую родову – те же прямыми чертами сведенные к переносью брови, из-под которых прямо высматривали пытливые глаза. Но нравом он был заметно мягче своего строптивого брата.
Оэлун любила его за детскую простоту, всегда находила для него вкусный кусок. И Бэлгутэй часто заходил в большую юрту, чем недовольна бывала Сочигэл. Но открыто воспротивиться этому она не могла: Оэлун – старшая жена, мать над всеми, даже над ней самой тоже как мать.
Пожилая служанка Хоахчин, еще в детстве пригнанная в плен отцом Есугея Бартаном-багатуром, низко сгибаясь под пологом, внесла исходивший белым паром котелок с арсой. Осторожно поставила рядом с очажными камнями, с трудом разогнула спину, отдышалась, готовясь к поклону хозяйкам, но Оэлун остановила ее:
– Садись, Хоахчин, поешь с нами.
Рабыня со смущенной улыбкой присела с краю. Сочигэл, недовольно поморщившись, брезгливо отодвинулась от нее.
– Подержи ее, я разолью арсу, – Оэлун передала ей маленькую Тэмулун и взялась за ковшик.
Хачиун, оставшийся в айле за старшего мужчину, не осмелился сесть на хоймор, где сидел отец, но занял место Тэмуджина, ниже по правую руку, и оттуда с важностью посматривал на всех.
– У тебя сейчас сколько стрел? – обратился он к Бэлгутэю.
– Девять.
– Всего? Ведь было двенадцать.
– Недавно, когда охотились на уток, в камышах сразу две стрелы хоорцаг и одна годоли потерялись.
– А в моем колчане семнадцать стрел и еще одну йори
[25] мне обещал сделать стрелочник, – Хачиун, свысока посматривая на сводного брата, старался не потерять важности голоса. – Я тебе подарю одну.
Бэлгутэй благодарно пригнул голову. Женщины молча пили арсу, не мешая мужскому разговору. Тэмугэ тоже не решался вступаться, он скромно черпал ложкой из корытца с творогом, обильно политым сметаной.
Первой, осушив свою чашу, встала Хоахчин.
– Да воздадут вам боги изобилия, – торопливо закланялась она. – Оэлун-хатун, вы всегда благосклонны ко мне… И вы, Сочигэл-хатун.
– Посиди еще, дела не убегут, – сказала Оэлун.
– Нет-нет, – испуганно попятилась та к двери. – Молоко может прокиснуть, надо поскорее кипятить…
И тут, у самого порога, споткнувшись на ровном месте, она упала на спину и с глухим стуком ударилась головой о решетку стены. Темное лицо ее скривилось от боли, частые морщины сложились в глубокие складки.
– Ха-ха-ха!..
Хачиун и Бэлгутэй, забыв о важном разговоре, валились от смеха друг на друга. Тэмугэ смеялся, широко раскрывая щербатый рот, в котором недосчитывалось два передних зуба. Даже взрослые, не удержавшись, на миг прикрыли рты ладонями. Хоахчин не шевелилась.
Оэлун, всмотревшись, быстро встала с места.
– А ну, замолчите! – на ходу прикрикнув на сыновей, она подошла к старушке. – Что с тобой, Хоахчин? Ты жива? Вставай!
– Сейчас-сейчас, хатун, сейчас пройдет… – простонала та, зашевелившись и, тяжело опираясь обеими руками об землю, села, виновато глядя на Оэлун. – Я уж, видно, совсем состарилась, скоро будет пора убить меня или бросить одну в степи.
– Не говори так зря, Хоахчин, ты наша. Умрешь на мягком войлоке, когда придет твое время.
Сочигэл, насмешливо сощурив глаза, посматривала на них, мелкими глотками отпивая кумыс.
– Ну, я уж пойду, дел сегодня много, – Хоахчин с усилием встала на ноги.
– Молодых побольше гоняй, сама-то попусту не трать силы, а то заболеешь еще, – озабоченно говорила Оэлун, оглядывая ее. – А лучше ты сегодня полежала бы.
– Нет-нет, – бодрилась старая рабыня, оправившись от боли, и сделала озабоченное лицо. – Ведь молодые все не так сделают, за каждой надо присмотреть: здесь они кожу испортят, там архи передержат, или нукерам нальют, а те так и рыскают, так и смотрят, где бы урвать себе в глотку. Тут волчьи глаза нужно иметь, чтобы за всем уследить… Ну, я уж пойду…
– Смотри, не заболей, а то мне без тебя не управиться.
– Ничего, я еще крепкая, я еще послужу вам, Оэлун-хатун, – донельзя польщенная сочувствием старшей госпожи, Хоахчин вышла из юрты.
За стеной, отдаляясь, стихли шаркающие ее шаги. Все еще пересмеиваясь, встали Хачиун и Бэлгутэй, за ними увязался Тэмугэ.
Оставшись одни, женщины примолкли. Сочигэл держала на руках заснувшую Тэмулун. Посмотрев на нее мельком, она повернулась назад, гибко изогнув свой по-девичьи тонкий стан, положила ее на овчинное одеяло.
– Жалко мне ее, – вдруг тихо сказала Оэлун.
– Кого? – Сочигэл удивленно оглянулась на нее.
– Хоахчин, – отпив из чаши арсы, ответила Оэлун.
Сочигэл молчала, недоуменно глядя на нее сбоку.
– Она как-то давно мне призналась, – продолжала Оэлун, задумчиво перебирая в руках бахрому своего синего пояса, – что вышла из знатного рода, старшего в своем племени…
– Эта Хоахчин из рода нойонов? – оживилась Сочигэл, словно обрадовавшись неожиданной новости. – Что ж тогда она всю жизнь в рабынях прожила? Почему ее не выкупили свои? Ведь она из ойратов?
