– Откуда у вас такие цифры? – тут же парировал Додон. Но мне было что ему ответить. Специально перед интервью я посмотрела последние данные на сайте «Трансперенси Интернешнл» – эта организация ежегодно публикует индекс восприятия коррупции в разных странах – и привела доказательства. Именно к таким поворотам интервью нужно быть готовым. Да, у меня были и удачные записи, и провальные. Думаю, будет честно рассказать и о тех, и о других.
Виталий Кличко
Первое интервью с ним я записала, когда у меня еще не было своего проекта, но главред уже хотел понять, справлюсь ли я с такой работой, если проект мне доверить.
Мы встретились с Виталием Кличко в ноябре 2015 года, за несколько недель до выборов мэра Киева. Те выборы Виталий выиграл. И кстати, он победил и на мэрских выборах в 2020 году – в Украине такой срок нахождения на публичном посту уже можно считать политическим долгожительством.
Конечно, он не Цицерон. Он и сам иронизирует над своим неумением красиво говорить (в 2020 году Кличко выпустил книгу «Кто не слышал, тот увидит» со своими «крылатыми выражениями» – думаю, один этот факт показывает его отношение к самому себе). Но при этом в России над ним смеются намного больше, чем в Украине.
Мое интервью с Виталием Кличко просмотрели много жителей России. Потом из него делали нарезку мемов… Да, Кличко – не Цицерон, не Демосфен, не адвокат Плевако и не Илья Новиков. Но он – пример человека, который знает свои недостатки и иронизирует над ними. Каждый раз он первый же смеется над своей корявой фразой и старается ее обыграть.
Есть и еще один момент.
ТОТ ФАКТ, ЧТО ЧЕЛОВЕК ПЛОХО ГОВОРИТ, НЕ ОЗНАЧАЕТ, ЧТО ОН ГЛУП. НЕЛЬЗЯ СТАВИТЬ ЗНАК РАВЕНСТВА МЕЖДУ ОТСУТСТВИЕМ ЧУВСТВА ЯЗЫКА И НИЗКИМ ИНТЕЛЛЕКТОМ. ВИТАЛИЙ КЛИЧКО – СОВСЕМ НЕ ГЛУПЫЙ ЧЕЛОВЕК.
Он хитрый политик (надеюсь, он не обидится на меня за это определение). Да, его можно критиковать за многое (в странах с высоким уровнем коррупции политиков вообще можно критиковать за многое), но у него есть, что называется, человечность.
И Кличко преподнес мне хороший урок. Если сравнить мои интервью с ним в 2015 и 2019 годах, это будут уже два разных журналиста. В 2015-м я была еще слишком неопытной.
– Знаете ли вы, что с вами связано очень много мемов? – спросила его, понимая, что про мемы он знает, и рассчитывая на то, что мой вопрос его смутит.
Но Кличко с совершенно невозмутимым лицом ответил:
– Нет, не знаю. А какие мемы?
У меня не было «под рукой» ни одного мема. Он меня переиграл.
Борис Джонсон
Мне много раз помогало знание английского языка. Причем у меня достаточный уровень для полноценной журналистской работы.
Моим главным интервью на английском языке, конечно же, стала беседа с Борисом Джонсоном.
Я шутила потом: два Бориса сыграли самую большую роль в моей судьбе – Борис Немцов и Борис Джонсон. Но в этой шутке только доля шутки. Отношение к Джонсону и проводимой им политике полярное: кто-то его поддерживает, кто-то на дух не переносит. Он один из идейных вдохновителей Брекзита, при этом – настоящий аристократ и эрудит с красивым, метафоричным английским языком.
Мы говорили с Джонсоном в марте 2018-го, спустя две недели после отравления Скрипалей в английском Солсбери. Сергей Скрипаль – двойной агент, его дочь Юлия – просто дочь… То, что Скрипалей отравили «Новичком», нервно-паралитическим веществом, удалось выяснить из-за цепи случайностей. Использование в качестве орудия убийства вещества, запрещенного ОЗХО (Организация по запрещению химического оружия), да еще и на территории Великобритании, вызвало огромный резонанс. Россия как член ОЗХО должна соблюдать правила этой организации.
В 2018 году российские власти вообще отрицали, что когда-либо существовала программа, в рамках которой разрабатывался «Новичок», но это обман (https://republic.ru/posts/90096). Издание «Проект» выяснило, что боевые яды этой группы были синтезированы еще в СССР (https://www.proekt.media/narrative/test-veschestvo-novichok/). Более того, прокуратура Великобритании предъявила официальные обвинения россиянам Руслану Боширову и Александру Петрову в причастности к отравлению «Новичком» Сергея Скрипаля и его дочери (https://novayagazeta.ru/news/2018/09/05/144774-velikobritaniya-nazvala-imena-rossiyan-podozrevaemyh-v-otravlenii-skripaley, https://zona.media/chronicle/rusk). В сентябре 2020 года директор СВР Нарышкин сказал, что все запасы химического оружия, включая «Новичок», были уничтожены в соответствии с рекомендациями ОЗХО (https://rg.ru/2020/09/15/direktor-svr-rossiia-unichtozhila-vse-zapasy-boevyh-otravliaiushchih-veshchestv-vkliuchaia-novichok.html). А мы знаем, что это не так, потому что Навальный бы отравлен веществом класса «Новичок» на территории России в августе того же го-да. Власти России факт химического отравления не признают, но ОЗХО его подтверждает (https://www.dw.com/ru/ozho-podtverdila-chto-navalnyj-byl-otravlen-novichkom/a-55177731).
Вернемся в 2018 год. Борис Джонсон тогда был главой английского МИДа (того, что в Соединенном Королевстве называют Foreign Office), и мне, конечно, хотелось обсудить отравление Скрипалей.
Казалось бы, невозможно. Но был один момент, на который я рассчитывала: незадолго до этого Борис Джонсон приезжал в Москву и возложил цветы к месту убийства моего отца.
То есть одна нить, связывающая меня и Бориса Джонсона, уже была. Но ее не хватало. Я стала искать другие нити. Вообще, в журналистике и продюсерской деятельности самое сложное – это даже не взять интервью. Это – договориться об интервью. Невозможно предложить единственную работающую стратегию – каждый раз нужно решать задачу со множеством неизвестных и действовать по интуиции.
Я знала, что писать напрямую в пресс-службу Джонсона бесполезно. Они даже не обратили бы на мой запрос внимания. А на кого обратили бы? У меня была знакомая – она работала ведущей на ВВС Интернешнл. И я написала ей: «Можешь представить меня пресс-службе Бориса Джонсона?» Она согласилась (важный момент: у ВВС к тому времени уже вышло интервью с Джонсоном, так что моя знакомая не нарушала корпоративную этику). И она так тепло обо мне отозвалась в письме, адресованном пресс-секретарю Джонсона, что у меня появился маленький шанс.
Мы начали общаться с пресс-службой, согласовали возможность взять интервью, но… у меня даже не было английской визы! Я не могла прилететь в Лондон!
Да, это и правда был для меня очень амбициозный проект.
Предложила: может быть, проведем встречу по телемосту? Мой редактор возмутился: какой еще телемост?! Несерьезно! (Сейчас нам, живущим в условиях пандемии, странно такое слышать.)
– Борис Джонсон должен вскоре приехать в Брюссель на заседание министров иностранных дел Евросоюза, – пресс-служба прониклась моей проблемой и стала сама предлагать варианты.
– А вот в Брюссель я могу! – ответила им.
Встречу назначили в здании Еврокомиссии в Брюсселе, на интервью – 15 минут. До последнего не была уверена, что оно состоится, и буквально спиной чувствовала недовольство английской редакции DW. Это было долгое противостояние: английская редакция считала, что я перехожу им дорогу, когда беру интервью у англоязычных спикеров. Англичане считали, что я должна заниматься Россией, Украиной, Казахстаном, Грузией, Арменией, но не пытаться договариваться об интервью с американскими и европейскими политиками. Только после них.
