— Розалинда?
И тут он увидел себя ее глазами и снова выругался: на этот раз что-то насчет козла, принявшего сапог за прелестную козочку. Он совершенно голый! Нужно же быть таким болваном! Сейчас он не может даже завернуться в одеяло! Это недостойно опытного, познавшего жизнь мужчины.
Поэтому он продолжал стоять рядом с кроватью.
— Я мужчина, Розалинда, всего лишь мужчина. Прости, если разочаровал тебя, но из моего живота не растет древесный сучок.
Что, если ей омерзителен его вид? Что, если она посчитает его самым уродливым созданием на земле?
Она тяжело дышала. Он слышал хриплые звуки и гадал, что она думает. Что чувствует? Что…
Не сводя с него глаз, она приподнялась на локтях.
— Ты прекрасен, Николас. Никогда не представляла, что мужчина может так выглядеть. Такой мускулистый и сильный. Гладкий и одновременно твердый… то есть…
Она смутилась, покраснела и опустила глаза, засмотревшись на его могучую плоть.
Эти наивные слова безумно его возбудили. Он прекрасен?
Николас смущенно откашлялся.
— Думаешь, я прекрасен? Весь? Или частями? А может, ты имеешь в виду только мои ноги? Однажды мне сказали, что у меня ноги как у статуи Давида работы Микеланджело. Что ты об этом думаешь?
Но Розалинда не собиралась высказывать свои мысли вслух: уж слишком она была поглощена созерцанием. Причем отнюдь не его лица. И поскольку Николас был мужчиной, поскольку все ее внимание было сосредоточено на его возбужденном естестве, оно, что вполне естественно, еще увеличивалось в размерах.
Розалинда неожиданно села, перекинула ноги через край кровати и протянула руку, но тут же, побагровев от смущения, поспешно уронила руку на колени. Какая жалость!
— О Боже, как бы поразительно ты ни выглядел, не думаю, что у нас получится. Мне очень жаль, Николас.
— У нас все получится. Даю слово.
Он шагнул к узкой кровати. Розалинда взвизгнула и откатилась так резко, что едва не свалилась с другого края.
— Ты ведь видела картинки в книге! Утех парочек все получалось. А ведь джентльмены были куда более щедро одарены природой, чем я.
Розалинда прижала подушку к груди:
— Д-да… полагаю, что так. Но ты не рисунок, Николас. Ты мужчина из плоти и крови и стоишь у моей постели.
— Мы не будем спешить, — выпалил он, молясь, чтобы хватило сил выполнить обещание. Это будет нелегко, но ни в коем случае нельзя все испортить. — Иди ко мне, милая. Дай посмотреть на тебя. Ты ведь хочешь, чтобы все было по справедливости, верно?
— Нет.
— Посуди, на мне ничего нет, а ты еще одета как на бал.
Розалинда призадумалась.
— Так и быть, — объявила она и подвинулась ближе. Вытянулась во весь рост и закрыла глаза.
Он снова засмеялся.
— Если скрестишь руки на груди, я вложу тебе в пальцы белую лилию. Господи, Розалинда, ты выглядишь как полуодетая жертва.
Она не подняла ресниц:
— Так оно и есть.
Все еще смеясь, он отшвырнул ее платье к изножью кровати, но оставались еще акры девственно-белых нижних юбок и прелестная, отделанная кружевом белая сорочка. Он снял с нее туфельки, стянул чулки и улыбнулся при виде голубых, сшитых вручную подвязок. И долго смотрел на узкие ступни с высоким подъемом. Ему вдруг захотелось лизнуть ее пальчики.
Ее глаза широко распахнулись, едва он поднес ее ножку к губам.
— Что ты делаешь?
Он проложил языком дорожку до колена.
— Тебе это понравится.
Подняв ее ногу, в пене пышных юбок, он стал ее целовать.
К счастью, она не пошевелилась, но он услышал, как ее дыхание на миг пресеклось. Но тут Розалинда вдруг взвилась и бросилась ему на шею. От неожиданности он потерял равновесие, и оба свалились на пол. Теперь Николас лежал на паркете. Но какая разница?!
Она целовала его нос, уши, подбородок, щеки, и Николас едва не умер, когда ее язычок проник ему в рот.
Глава 32
Он сжал ее груди. Она вздрогнула, застонала и, прошептав «Николас», снова поцеловала его.
Его пальцы гладили внутреннюю поверхность ее бедер, поднимаясь все выше, пока не наткнулись на сомкнутые створки лона. Николас снова задохнулся, погрузил в нее палец, и, к его бесконечной радости, она стала извиваться, издавая тихие жалобные звуки, сводившие его с ума. Он проникал все глубже, пока не упёрся в свидетельство ее девственности. И мгновенно отрезвел.
Ее девственность. Он знал, что она невинна, хотя в жизни не имел дело с девственницами. Но при мысли о том, что именно эта девственница в полной его власти, у него закружилась голова.
Придавив ее к кровати, он широко раздвинул эти длинные стройные ноги.
— Розалинда, скажи, что хочешь меня здесь и сейчас.
— Я хочу тебя. Но пока что на мне сорочка.
Он выругался, приподнялся и одним рывком располосовал сорочку.
— О Господи, Николас, ни в коем случае нельзя говорить тете Софи, что случилось с сорочкой, которую она сшила. Возможно…
Он встал на колени меж этих прелестных ног, снова раздвинул их и припал ртом к ее лону.
Она завопила на весь дом, дернулась, прислонилась к изголовью кровати, подобрала колени к подбородку и рывком натянула на себя одеяло.
Николас уставился на нее. Его губы все еще были влажны, в ноздрях стоял ее запах, во рту оставался ее вкус, а в голове не задержалось ни единой мысли. Ему хотелось плакать. Она не выглядела испуганной. Скорее возмущенной. Что ему делать? Он должен вести себя как умудренный жизнью, уверенный в себе мужчина. Удастся ли это ему?
Он откашлялся.
— Послушай, Розалинда, это очень важно для меня. Именно так мужчина должен ласкать женщину, чтобы получить удовольствие от соития. Надеюсь, ты это знаешь?
— Нет. Никогда ни о чем подобном не слышала. Это неправильно, Николас, это ошибка! Ты, должно быть, метил в мою коленку, но попал не туда. О Боже, это не…
— Ты отказываешь мне в наслаждении? В нашу брачную ночь? Я настолько тебе безразличен?
Представив, как он стоит на коленях меж ее расставленных ног и ласкает ее ртом, она едва не сгорела от стыда. Он тяжело вздохнул.
— Вижу, ты не доверяешь мне. Не считаешь, что я способен все сделать, как полагается.
Он снова вздохнул и опустил глаза на свой ушибленный в спешке палец.
— О нет, Николас. Дело вовсе не в этом. Я…
Николас решил, что обязанность мужчины — принимать решения и действовать. Он схватил ее, снова уложил на спину, развел ноги и уселся на корточки.
