— Принято.
Механизм зажужжал, но воспользоваться им профессор не успел. Бой внизу затих, и раздались торопливые шаги по лестнице. Артём нервно сглотнул: он не любил неопределённостей, особенно в таких ситуациях.
— Роза? — с порога окликнула дочь влетевшая в комнату чародейка. — Всё хорошо, радость моя?
Девочка испуганно кивнула, и Констанция подхватила её, не выпуская из руки меч. Ни дать, ни взять — солдат на памятнике в Берлине; кажется, «Воин-освободитель» называется.
За волшебницей следовали ещё две женщины, явно только что из боя: одна держалась за окровавленное плечо, вторая на ходу орудовала шомполом в стволе пистолета, при этом половина лица у неё опухла, превратившись в сплошной кровоподтёк.
— Кармен, повозку, — не оборачиваясь, отдала команду Констанция. — Долорес, на тебе чисельник. Мы уходим.
Та, что с разбитым лицом, сорвалась с места и убежала — Кармен, должно быть. Опешивший было Артём проводил её взглядом, собрался с духом и заговорил:
— Сейчас здесь будут воины…
— Они будут мертвы. И мы тоже сдохнем, если не поторопимся, — оборвала его Констанция, обегая взглядом вещи.
— К-как? — часто-часто заморгал профессор. — Вы издеваетесь?
— Это Круг, — скупо ответила волшебница. — Кто-то сообщил им, что вы здесь. И вы им нужны.
— Но почему я?!
— Потому что вы чисельник! Один из хранителей вашего ордена! Этого достаточно?!
— Я… — нахмурился учёный, — наверное. Но…
— Круг в любом случае не прогадает. Он либо захватит носителя знаний, либо убьёт и обвинит в этом Магистрат. Магистрату ни то, ни другое не нужно, поэтому уходим.
В следующее мгновение к сжимающему коробку из-под дрона профессору подбежала окровавленная Долорес, подхватила и закинула на плечо, как мешок.
Перед глазами промелькнули ступеньки, окровавленные стены, трупы. Распахнулась дверь в узкую улочку, где стояла крытая повозка, похожая на примитивный дилижанс, и лежали ещё трупы.
— Долорес! Смотри ворон или крыс по пути. Засаду ищи, — рявкнула Констанция и тут же поцеловала вцепившуюся в мамину одежду девочку: — Всё хорошо, моё сокровище, мама тебя в обиду не даст.
А держащая профессора магичка задрала голову к небу.
— Ратас, ратас, — отрывисто бормотала она, а потом выругалась: — Нет нужных крыс.
Артём сглотнул и выпалил:
— Я помогу, — и, не стесняясь, стал давать команды вслух: — Система, дрона вывести на высоту сто метров, сопровождать меня на заданной высоте.
Брошенный в комнате дрон с жужжанием банды перегруженных шершней-байкеров вырвался из окна и умчался вверх, одновременно перед взглядом профессора разворачивалась городская панорама. Охват становился шире, улочки — всё меньше; ещё через секунду в глаза ему бросилась горящая повозка, на брезентовой крыше которой был нашит знак прогрессоров — специально для поиска с воздуха, и безжизненные тела возле неё. А к Артёму с женщинами бежал отряд, не менее двадцати человек. Не землян, ибо попавшихся на пути стражниц смело в сторону невидимой силой после взмаха пустой руки предводительницы.
— Там террористки, — ткнул он коробкой из-под дрона в сторону уходящей по направлению к базе улочки.
Что такое террористки, Констанция явно не знала, но не понять взволнованного тона учёного было нельзя.
— Бездна! — выругалась она. — Нужно уходить из этого городка.
— Но база… Армия…
— Нет. Вы не дойдёте до неё.
— Но почему не на базу?! Там я буду в безопасности!
— Да не будете вы, господин, в безопасности! — сорвалась тащившая его волшебница. — Если на вас начал охоту Круг, то достанут даже за каменными стенами!
— Ничего вы не поняли, господин чисельник, — устало заключила Констанция, повела кончиком меча, и с окна на втором этаже сорвало ставни, упавшие на мостовую рядом с профессором. — Уходим.
* * *
Я проснулся от головной боли, словно с глубокого похмелья. Перед глазами всё плыло.
— Вы вышли из сна, — вежливо поприветствовал меня голос в голове.
— Система, — пробурчал я. — Диагностика.
— Выявлен сдвиг цикла возбуждения-торможения нервной системы. Приняты первичные меры. Рекомендуется обратиться к медперсоналу.
— Обойдусь, — прошептал я, а потом выполз из-под одеяла. Стало немного зябко спросонья, отчего даже поёжился. Вроде не так холодно, но вставать с нагретой постели на природе — не самое приятное занятие.
Глаза продрать получилось не сразу. Справившись наконец-то, огляделся. Сквозь щель в пологе палатки уже пробивались лучи Небесной Пары, они же создавали играющие на ткани тени от листьев.
Вчера вечером я только и успел, что распаковать учебники по арифметике и показать их Клэр. Зато до самого поздней ночи Лукреция обучала её игре на лютне, бывшей здесь частью этикета. Как в Японии самурай обязан был уметь слагать трёхстишия-хокку, так здесь благородным надлежало музицировать на лютне и петь песни, желательно тоскливые баллады. Впрочем, Ребекка назвала это дуростью, сказав, что петь не станет даже под угрозой виселицы, ибо лишена слуха и голоса, а на лютне способна только бряцать что-то совсем уж неприметное. Что ж, и самураи не всегда умели писать нормальные стихи, но делать вид, что царапают, приходилось всем.
— Катарина, — позвал я храмовницу, сонно потерев лицо. Как же, однако, болит голова.
Девушка не ответила.
— Андрюха!
Тоже тишина.
Дотянувшись до бриджей и чулок, я быстро их натянул и выполз на белый свет. От брызнувших в лицо лучей зажмурился, а потом потянул носом. Пахло дымом, коровьим дерьмом и чем-то пригоревшим. К аромату зелени и цветов я, к сожалению, уже принюхался и перестал замечать.
Катарина обнаружилась сразу. Она ходила по поляне, глядя под ноги: дойдёт до какого-то места, развернётся и пошагает обратно; в общем, как львица в клетке. Заметив меня, подошла поближе.
— Что-то нехорошее, — произнесла она. — Меня морозит. Совсем не яси.
Я оглядел поляну. Вроде всё нормально, но у костра, где собрались солдатки с тарелками, чувствовалось напряжение. Женщины молчали.
— Не знаю, — неуверенно ответил я и направился к соседней палатке, где обитал лейтенант. — Андрей, ты здесь?
Изнутри раздалось невнятное бормотание.
— Не понял, — я нырнул внутрь и опешил. — Андрей, ты чего?
Товарищ сидел на спальнике и прижимал к щеке кружку, а по лицу бежали слёзы.
— Отцепись, — невнятно пробурчал он, глядя в одну точку.
— Ты бухой, что ли? — удивился я, принюхиваясь. Спиртом не пахло. Но что-то явно было не так.
