Появляются все более изобретательные способы общения с историей. За последнее десятилетие Михаэль Гуггенбергер изучил свидетельства того, что произошло в «хрустальную ночь», составил краткое описание каждого десятка инцидентов и дополнил его рассказом, что потом случилось с каждым человеком, которого она коснулась. Гюнтер Лидер, президент еврейской общины Инсбрука, записал вариант на немецком языке. Я же внесла свой вклад, в 2019 году записав английский вариант. Сейчас они доступны онлайн, их можно установить как приложение на смартфон, а значит, каждый может прогуляться по улицам Инсбрука и послушать, что происходило здесь в ночь с 9 на 10 ноября 1938 года.
Я очень много думала о связи между памятью и памятниками, и не только из-за личного вопроса, что писать на надгробиях. Что делает памятник хорошим? Служит ли он цели, и если да, то какой?
Поколение исполнителей, жертв и свидетелей Холокоста уже почти ушло из жизни. У детей Второй мировой войны есть свои дети, внуки и даже правнуки. Да, эхо Холокоста еще звучит, но с каждым поколением оно становится все тише. Эмоциональная связь слабеет. Новым поколениям нужно придумать, как понимать и запоминать, и искусство, символы и структуры играют здесь не последнюю роль.
Внешний вид любого памятника, естественно, выражает умонастроение того, кто его ставит. В Британии военные памятники легко вписываются в контекст истории страны, напоминая о героическом самопожертвовании во имя благородной, демократической цели. В Германии и Австрии военные памятники – это еще своего рода самопроверка на ответственность и чувство вины.
В Германии огромное количество памятников Холокосту – в конце XX века их было 243 в одном лишь Берлине
[52]. В Австрии, закрывавшей или прикрывавшей глаза на очевидное, все обстояло по-другому. С памятниками не торопились, а когда все же ставили, то снабжали малопонятными надписями. В некоторых австрийских городах их ставят только сейчас.
Теперь почти ничто не напоминает о том, что происходило в инсбрукском лагере Райхенау, где хладнокровно расстреляли моего двоюродного брата Эгона Дубски. Упоминание о замученных и погибших «патриотах» придает его кровавой истории героизм, которого на самом деле не было и следа. Возможно, там были и патриоты, но большинство – и, конечно, Эгон – попали туда по другим причинам. У Эгона с Луизой не было детей, которые вспоминали бы о них. Мне бы очень хотелось улучшить мемориал в Райхенау, чтобы и сам лагерь, и то, что в нем происходило, осталось в памяти и чтобы фамилия Дубски не исчезла в расселинах истории.
Еще одно мое горячее желание – отдать дань памяти необыкновенно храбрым Фреду Майеру, Гансу Вийнбергу, Францу Веберу и их женщинам-помощницам, которые сумели убедить гауляйтера Гофера сдать Инсбрук без кровопролития и без вреда прекрасной архитектуре города. Их имена совершенно не видны и не слышны в нынешней жизни города. А по-моему, знать их должны так же хорошо, как имя героя Тироля Андреаса Гофера. Монумент воздвигать вовсе не обязательно, но вот назвать улицы в их честь или учредить день их памяти было бы хорошо.
В самом центре Линца, любимого города Гитлера, я с огромным удивлением не нашла никакого памятника, посвященного Холокосту. На окраине города, на старом, полузабытом кладбище, с калиткой, запирающейся на замок, я еле разыскала единственный памятник местным евреям Линца. У местного историка-краеведа Верены Вагнер я поинтересовалась, не могла ли я его просто не заметить. Она ответила, что на многих школах, в том числе и на той, где училась она, установили мемориальные доски погибшим ученикам-евреям. От нее же я узнала, что не так давно – правда, чуть ли не через восемьдесят лет после событий – город Линц объявил-таки конкурс на проект памятника.
Я бродила по красивым барочным улицам старого города и отмечала, что ни на зданиях, ни на мостовых не оставили ни следа Третьего рейха. До недавнего времени казалось, что почти весь Линц решительно забыл о прошлом. Однако не так давно городские власти объявили об установке небольших столбиков с изображением дверного звонка и фамилиями у тех домов, где когда-то жили евреи. Об этом я сообщила Джону Кафке в Америку. Он очень обрадовался и немедленно обратился к историку-краеведу с просьбой, чтобы имена членов его семьи тоже появились на таком столбике.
По крайней мере, в Вене есть один и правда хороший памятник: на Юденплац его установила Рашель Уайтрид в память 65 000 евреев, погубленных нацистами. Сооружение, похожее на бункер, сделано в виде библиотеки из бетонных закрытых книг, повернутых корешками внутрь, так что названия их не видны, а содержание остается скрытым, недоступным. Даже двери в библиотеку закрыты: на них нет дверных ручек. Получился очень сильный и очень скорбный образ забвения.
Памятник может взаимодействовать с людьми, и именно это обеспечило ему успех. Рашель Уайтрид не стала защищать бетонную поверхность антивандальным покрытием. Она сказала так: «Если кто-то намалюет на нем свастику, мы можем попробовать стереть ее, но, если свастик будет несколько, люди могут и задуматься о том, что происходит в их обществе».
Ее комментарий выразил то, что почувствовала я, увидев граффити со свастикой на набережной рядом с Райхенау. Рисунок был безобразный, но в каком-то смысле более информативный, чем памятник. Он напомнил мне об опасном очаровании нацизма для тех, кто – подобно не нужным никому ветеранам войны, собиравшимся в «хрустальную ночь» на Бознерплац, – чувствует себя «кинутым», выражаясь языком XXI века.
В Инсбруке, в самом его центре, есть сейчас памятник евреям, убитым в «хрустальную ночь». В 1995 году его предложило соорудить местное молодежное правительство. Объявили конкурс проектов среди учеников средних школ, и в 1997 году на Ландхаусплац вознесся памятник в виде легкой, изящной меноры (еврейского ритуального подсвечника) с написанными на нем именами жертв. Летом на этой площади проходят концерты, а еще она оборудована для катания на скейтборде. Мне кажется, место выбрано очень удачно, и очень правильно, что этот памятник, созданный молодыми и предназначенный для молодых, поставлен там, где они тусуются, танцуют, слушают музыку, а теперь еще и усваивают некоторые уроки прошлого.
Памятники жертвам – это, как правило, публичное выражение личных воспоминаний, но они могут быть совсем небольшими, почти интимными. В Британии, там, где жили знаменитые люди прошлого, устанавливают синие памятные таблички, а в Вене есть мемориальные камни (Steine der Erinnerung) – особенно много их в еврейском квартале Леопольдштадт.
На латунных табличках размером десять на десять сантиметров написано всего лишь: «Здесь жил такой-то», указаны даты и приведена краткая биография. Камни задуманы как маленькие памятники, на которые набредаешь случайно; они как бы встроены в мостовую у последнего дома, где жил человек. Камни с табличками на них напоминают обо всех жертвах нацизма, которых убили, вынудили бежать, довели до самоубийства, – и это не только евреи. Они установлены вровень с другими камнями мостовой, красноречиво напоминая о том, что до 1938 года евреи и другие жертвы нацизма мирно жили бок о бок с соседями.
