Однажды, в летний период под вечер, когда на улице еще было светло, слышим шум в сапожной мастерской. Вбегаем в мастерскую и видим: стоит сапожник с помутившимися глазами, в руках держит сапожный нож, а на полу лежит другой сапожник, с перерезанным горлом, и истекает кровью. Несмотря на все усилия, врачи не смогли вернуть его к жизни.
Убийцу арестовали, отдадут под суд, дадут ему 10 лет. А если у него был такой же срок, а он отбыл 4 года, то к неотбытым годам прибавят только 4 года, и на этом дело кончается. А человека-то нет…
35. Побеги
На лагпунктах бывали и побеги, но не часто; беглецов быстро ловили, бежали исключительно уркачи.
За время моего пребывания на 17-м л/п было 5 побегов. Все эти побеги совершались непосредственно с производства.
Двое бежали так: бригада в лесу сжигала сучья, будущие беглецы сделали искусственную дымовую завесу, и двое смельчаков сбежали. Но их в ту же ночь поймали.
Два побега были произведены с подкомандировки, где бригада без конвоя работала на лесовывозке. Бригада помещалась на одной стороне реки Весляны, а лесовывозка производилась на другой.
Лошадей, на которых они работали, на ночь оставляли на противоположной стороне от их жилья.
После окончания работы возчики выпрягли своих лошадей, пошли в зону, а одного возчика все нет и нет. Быстро сообщили на головной лагпункт, а оттуда сообщили в управление, и в эту же ночь его поймали.
На второй вечер таким же способом ушел еще один, но и этого поймали в ту же ночь.
Потом их судили, и из рассказов на суде выяснилось, что они к этому побегу готовились несколько дней. Они рассказывали, что после работы задерживались на производстве и выпрягали лошадей. Потом взяли с собой топоры и лошадей, отъехали от производства 10–12 километров, зарубили лошадей, отрубили мякоти 10–12 килограмм, развели костер и зажарили это мясо, взяли с собой и пешочком пошли в путь-дорогу. Но, не зная тайги, они прошли лишь 15–18 км, вышли к одному лагпункту и там были задержаны. За это один получил 10 лет, а второй 15 лет ИТЛ.
В 1947 году на лагпункт пригнали одного молодого москвича, по ст. 58 со сроком 10 лет. Москвич – летчик, бывший старший лейтенант, работать его определили в мастерские ЦАРМа в качестве слесаря. Проработав несколько дней, парень затосковал, и как-то, работая в ночной смене, он так спрятался, что его не смогли найти, и он ушел с лагеря безвозвратно…
36. Приезд жены и сестры
В июне 1946 года ко мне на свидание приехали жена и сестра. В то время никаких личных свиданий заключенных с родственниками не разрешалось, вследствие чего к нам на свиданку никто не ездил.
Их приезд для меня был неожиданностью. Он был радостен и одновременно грустен. Думаю: не получилось бы так, как в 1942 году на Верхне-Веслянском совхозе, когда жена ехала за тысячи километров в сильный трескучий мороз, а ей дали свиданку на 15 минут на вахте…
День был воскресный, на нашем лагпункте в этот день хотели выполнить месячный производственный план.
Я вышел на развод. Начальник лагпункта меня подзывает и сообщает: «К вам жена с сестрой приехали, кончится развод – иди на вахту. Я разрешаю вам свидание».
Я искренне его поблагодарил за столь приятное сообщение и за то, что разрешил свиданку, хотя и на вахте.
Развод кончился, иду на вахту и вижу: стоят мои дорогие и любимые жена и сестра, и где же – в лагере мира «отверженных».
У меня от радости язык заплетается, и я не могу вымолвить ни одного слова. В горле как будто все пересохло, на глаза невольно навертываются слезы, я не могу говорить.
Если четыре года тому назад жена меня встретила во всем новом обмундировании, то здесь я уже был в одеянии обтрепанном.
В течение этих четырех лет после столь долгих мытарств по этапам и пересылкам я все свое обмундирование потрепал, а нового не давали, да вдобавок я отпустил бороду, так что мой вид был довольно непрезентабельный.
От увиденного у той и другой из глаз полились слезы.
Получив от них передачу и поговорив с ними пару часов, я пошел в барак завтракать, а они пошли на свою временную квартиру.
После обеда они вновь подошли к вахте, и мне представилась возможность побыть с ними до вечерней поверки.
На следующий день жена немного приболела, и ее препроводили в нашу амбулаторию.
На третий день она поехала в Вожаель просить разрешения на свиданку. Ей разрешили свиданку на три дня по 15 минут в день. Конечно, нас это мало устраивало, но что поделаешь!
На четвертые сутки их пребывания приходит в барак вольнонаемный человек и говорит: «Пойдемте ко мне работать!»
Он привел на свою квартиру, где временно остановились моя жена и сестра, с ними я пробыл до вечерней поверки.
На 5-й день это повторилось, так что я с ними наговорился вдоволь о наших родных и близких, о моей жизни и их мучениях и испытаниях во время войны.
Несмотря на все тюремные преграды, все же есть люди, которые к нам, особенно бывшим членам партии, имели человеческое отношение.
На 6-й день мои дорогие жена и сестра уехали домой.
Как я им был благодарен за их приезд! От них узнал, что творилось во время войны, как они прожили это злосчастное время. Как они будут жить в будущем? Как они переживали мой арест?
Жена рассказала много нерадостных вещей, особенно по квартире, где она ежедневно по несколько раз встречалась с лицами, которые своими гнусными доносами хотели меня и мою семью утопить в грязи и которые все время продолжали им угрожать…
Было радостно услышать, что не только родные, но и все мои знакомые и товарищи по работе не верили в мою виновность…
А сестра просто сказала: «Разве ты, брат, не знаешь, что все старые члены партии находятся в лагерях!»
Да, ее слова на 95 % соответствовали действительности… Их посещение влило в меня новые силы: с меня спала хандра, появилась жажда жизни, особенно когда жена сказала, что на будущий год вновь приедет ко мне.
Надо отдать должное жителям поселка, администрации и надзорсоставу за их доброе отношение к моим дорогим приезжающим. С их стороны не было даже намека, что они приезжали навестить врага народа.
Выше было отмечено, что в 1947 году заключенные стали питаться лучше. Конечно, не за счет казенного пайка, а за счет получения посылок от родных. Кое-что можно было купить в ларьке. Лучшим производственникам и возчикам из управления присылали продовольственные посылки.
Если в предыдущие годы некоторые из заключенных поедали кошек, крыс и мышей, а были случаи, когда забирались в морг и вырезали у мертвецов мякоть, варили и ели… У живых лошадей отрезали языки… Теперь же каждый барак у себя завел кошку. Кошка была гордостью барака, она до некоторой степени была показателем сытости живущих в нем.
