Он проводился не только в моей комнате, но и на чердаке, в сарае – там копали и рыли землю, ища чего-то.
Впоследствии я узнал, что они искали где-то якобы зарытые в землю деньги.
Оказывается, Полонская Е.Н., живущая с нами в одной квартире
[7], рассказывала Щелкунову С.М., что я из Маньчжурии привез 25 000–30 000 руб. (показания Щелкунова на следствии
[8]). А раз Полонская говорила Щелкунову, то, соответственно, она не могла умолчать и перед работниками НКГБ, но, к стыду агентуры, а главное, к стыду четы Полонских, нигде ничего инкриминирующего меня найдено не было.
При обыске было изъято:
– 2 фотоаппарата, из них один принадлежал дочери, на что из таможни было выдано свидетельство на ее имя;
– пишущая машинка «Ундервуд»;
– двое дамских золотых часов, принадлежащих жене и дочери.
Произвели опись домашних вещей, одежды и обуви, принадлежащих мне. Все это было оформлено соответствующим документом.
• • •
В Загорском отделении НКГБ пробыли 20–30 минут, а потом отправились в Москву.
В Москву меня доставили около трех часов дня – на Лубянку к зданию НКГБ.
3. В тюрьме на Лубянке
[9]Ввели в здание, поместили в бокс. В боксе меня тщательно обыскали, заглядывая во все телесные верхние и нижние отверстия с приседанием…
И вот внизу пальто между швами как-то попала медная монета, о которой я не имел представления. Охранник, как только ее обнаружил, возгорелся радостью, что «вот, вы заранее готовились попасть сюда, потому и спрятали медную монету и думали пронести ее в тюрьму». Как я его ни убеждал, что это неправда и что вряд ли найдется какой-либо советский человек, который бы готовился заблаговременно попасть в этот дом, мои слова на него не имели никакого действия.
После обнаружения в моем пальто медной монеты охранник ожесточеннее стал распарывать швы моего пальто, обрезать пуговицы и отпарывать крючки у брюк, вследствие чего брюки перестали держаться и их пришлось все время поддерживать руками.
По окончании тщательного обыска меня препроводили в одну из комнат нижнего этажа.
Комната была просторная, чистая, паркетный пол, стены оклеены светлыми обоями. Эту комнату никак нельзя было назвать тюремной камерой, в ней не чувствовалось тюремного специфического запаха.
В комнате стояли три кровати, покрытые чистыми одеялами, сверху лежало по две подушки с чистыми наволочками; на каждой кровати имелось по две простыни. Кроме кроватей там был столик и две табуретки.
В комнате был я один.
Оставшись в комнате один, сел на табуретку и сильно призадумался над тем, что произошло со мной за этот день.
Я сам не верил, что я нахожусь в тюрьме. Откровенно говоря, я считал, что это какое-то недоразумение…
Мысленно просматривая свою прожитую пятидесятидвухлетнюю жизнь и двадцатитрехлетнее пребывание в рядах Великой Коммунистической партии, я не мог себе представить, чтобы где-нибудь, когда-нибудь я согрешил против своей родной партии и своего советского народа, и опять пришел к выводу, что это просто какое-то недоразумение… И вот, мол, недельки две подержат, все выяснят, разберутся и отпустят.
Я еще не терял надежды успеть хотя бы к концу весенней посевной…
Было около четырех часов дня, а я еще практически за день ничего не ел, проголодался и попросил дежурного, чтобы он дал мне чего-нибудь покушать.
Дежурный в дверное окошечко подал мне ломтик черного хлеба и яйцо, которое я принес с собой. Все это я скушал, после чего снял сапоги, лег на кровать и немного вздремнул.
Часа через полтора открылась в комнату дверь, вошел дежурный и повел меня к фотографу; фотограф меня сфотографировал, а в другой комнате сделали мне отпечатки пальцев.
Окончив все эти тюремные процедуры, меня опять привели в ту же комнату.
Дневные переживания не прошли для меня бесследно: во всем организме чувствовалась сильная усталость, меня клонило ко сну. Я разобрал постель, разделся, снял с ног сапоги и брюки, лег в постель и быстро заснул сном «праведника», оставив позади себя все дневные невзгоды…
Часов в 11 ночи
[10] сквозь сон слышу лязг ключей и звук открываемого замка. Отворилась дверь, и дежурный тихим голосом позвал меня и сказал, чтобы я одевался.
Я отозвался и стал быстро одеваться.
Меня повели куда-то на четвертый или пятый этаж.
Ввели в комнату, в комнате было много народу, мужчин и женщин. Женщины в большинстве своем работали на пишущих машинках, так что в комнате был сильный стук.
Мне указали стол, к которому надлежало подойти.
Я подошел к этому столу. За столом сидел молодой человек в штатской одежде. Он предложил мне сесть на свободный стул. Я сел.
Этот молодой человек оказался моим первым следователем.
4. Начало следствия
Прежде чем приступить к каким-либо вопросам, следователь спросил мою фамилию, имя и отчество, год рождения и т. д…
Я ему ответил на все вопросы. Он все ответы записал. Открыл папку и сообщил, что я «привлекаюсь по статье 58 п. п.1а и 11».
Я все это выслушал с должным вниманием и, откровенно говоря, ничего из этого не понял: что из себя представляет ст. 58, да еще с пунктами 1а и 11, и за что я привлекаюсь?
Я попросил следователя разъяснить это. Следователь объяснил, что ст. 58 – политическая, пункт 1а гласит измена родине, пункт 11 – групповую измену, что, мол, «в этом гнусном деле вы не один участвовали, а участвовало несколько человек»
[11].
Выслушав эти разъяснения, я немного приуныл. Мгновенно в моей голове заработала мысль: как это могло быть, когда и где я мог изменить своей Социалистической Родине и быть предателем Коммунистической партии? Да еще состоять в какой-то организации, которая якобы ставила целью свержение Коммунистической партии?
