Стол был к моей встрече накрыт, как умела накрывать моя дорогая женушка, а она умела накрывать и встречать дорогих и желанных гостей, а я у нее был самым дорогим и желанным…
Сели за стол, все веселые, все рады такой встрече, у одного меня в голове глубокая, тревожная, неотвязная думка, что вот-вот откроется дверь и в комнату войдет участковый и потребует у меня документы на право пребывания в Москве. Но все обошлось благополучно – участковый не пришел.
Два дня я не выходил на улицу, боясь показаться на людях; на третий день поехал в Воскресенск Московской обл. в сопровождении своих друзей по несчастью.
В Воскресенске нашел комнату с оплатой 100 рублей в месяц. Хотя для меня это было непосильно, что ж сделаешь, в Москве жить не разрешали, я ведь был не уркач!
С квартирой устроился, хотя и не в Москове, теперь надо хлопотать о реабилитации и одновременно о проживании в Москве.
Для этого мне пришлось много приложить труда, особенно относительно прописки, так что дохлопотался до того, что меня в экстренном порядке с инфарктом отвезли в больницу, где я пролежал до 5 августа.
24 июля, в мой 66-й день рождения, мне принесли в больницу радостную весть – 23 июля мое дело пересматривалось, и я был полностью реабилитирован, и это через четырнадцать лет, которые я отбыл в лагере…
Несмотря на то, что было ходатайство из ЦК КПСС, Управление милиции прописку в Москве мне не разрешило
[106].
Послесловие
Воспоминания остались неоконченными – дедушка умер 30 мая 1962 года.
Основываясь на сохранившихся документах, постараюсь воспроизвести события, не описанные в воспоминаниях или упомянутые вскользь.
11 мая 1955 года – возвращение в Москву, два дня дома, а 14-го числа отправляется в подмосковный Воскресенск, к определенному ему месту жительства.
Тем временем Главная военная прокуратура в связи с жалобой на имя члена Президиума ЦК КПСС Маленкова (документ 59) проверяет архивно-следственное дело дедушки.
В ходе дополнительной проверки, которую проводит военный прокурор отдела ГВП, подполковник юстиции Ерома, тщательно изучается большой объем документов: материалы самого дела, дела лиц, на основании показаний которых дедушка был осужден, а также дела других лиц, упомянутых в его деле (документы 37–52), допрашивается свидетель (документ 54). Инициалы одного из упомянутых в деле лиц – Магона – были указаны неверно: Я.Г. вместо Г.Я., поэтому дело не нашлось. Генрих Янович Магон был членом ревизионного комитета КВЖД, его расстреляли в Одессе в октябре 1937 года.
Допрашивают и дедушку. Удивительно скоро после возвращения он был вызван на допрос в Главную военную прокуратуру, и уже 17 мая его допрашивает Ерома (документ 53).
Еще через три дня, 20 мая, дедушка с сопроводительным письмом (документ 60) передает Ероме свою книгу, написанную и изданную в Харбине, – «Работа агрономической части земельного отдела Китайской Восточной железной дороги за 12 лет (1922–1933 гг.)».
По результатам этой дополнительной проверки военный прокурор Ерома 27 мая 1955 года составляет заключение, в котором полагает, что дело надо направить в Военную коллегию Верховного суда СССР для отмены приговора от 7 июля 1941 года и «… прекращения дела за отсутствием состава преступления» (документ 61).
21 июня это заключение утверждает заместитель Главного военного прокурора, полковник юстиции Терехов.
В заключении обращает на себя внимание указанное «справочно», в конце заключения: «Кузнецов находится в Песчлаге…» Зачем была сделана такая, заведомо ложная, запись, остается только гадать, возможно, для «ускорения» пересмотра дела…
23 июня 1955 года Военная коллегия ВС СССР, под председательством полковника юстиции Сенина А.П., вынесла Определение (документ 62): «Приговор… отменить по вновь открывшимся обстоятельствам, и дело о нем прекратить за отсутствием состава преступления».
28 июля 1955 года датирована справка о пересмотре дела (документ 86), подписанная Председателем Военной коллегии Верховного суда Союза ССР, генералом-лейтенантом юстиции Александром Чепцовым, тем самым Чепцовым, который 14 лет назад, 7 июля 1941 года, будучи тогда военным юристом I ранга, судил дедушку и вынес ему обвинительный приговор…
После этого и Главная военная прокуратура, и Министерство юстиции (документы 87 и 88) сообщают о прекращении дела.
Где же эти судейские, прокурорские сволочи были раньше, когда дедушка и его родные направляли им свои ходатайства и жалобы, а они отвечали отказами… (документы 74 и 75). Следует отметить, тот же самый военный прокурор Ерома двумя годами ранее – в 1953 году – так же отвечал на жалобу приговоренного в 1939 году к 20 годам ИТЛ бывшего разведчика: «… жалобы Быстролетова Дмитрия Александровича, как необоснованные, оставить без удовлетворения»
[107].
После больницы дедушка продолжает ходатайствовать о прописке в Москве и получает ее. Собирает различные характеристики (документы 90 и 91), хлопочет о назначении пенсии и в декабре 1955 года становится пенсионером союзного значения, со всеми положенными льготами, включая бесплатный проезд по Москве.
Его заявление о восстановлении в КПСС также удовлетворено, и он становится на партийный учет по месту жительства – в парторганизацию Глазной больницы.
В 1957–1961 годах дедушка ежегодно гостит у нас, в Тбилиси, где папа нес военную службу. В апреле 1958 года, при выходе из трамвая, дедушка падает и ломает руку. В больнице он проведет несколько дней. После этого писать ему становится тяжело, и какое-то время он пользуется только пишущей машинкой, записывая свои воспоминания о начальных годах двадцатого века…
После смерти дедушки его жене Елизавете Андреевне в 1962 году была оформлена персональная пенсия союзного значения.
Через год дом в переулке Садовских, где она проживала, был передан под посольство одной из африканских стран, а ее переселили в однокомнатную квартиру в Зюзино, то самое Зюзино, где в тридцатые годы семья снимала дачу…
Бабушка умерла, не дожив нескольких месяцев до Московской олимпиады 1980 года, которую она очень хотела посмотреть по телевизору…
Прах дедушки захоронен в колумбарии Донского кладбища, в зале «старых большевиков». Там же покоится прах его жены, Елизаветы Андреевны, и их дочери, моей мамы – Марии Степановны, умершей в 1974 году…
В воспоминаниях дедушки практически отсутствуют фамилии и имена людей, с которыми ему довелось повстречаться в тюрьмах и в лагерях. Это можно объяснить, скорее всего, его имеющимся «опытом» и нежеланием навредить кому-либо, если в стране снова произойдут перемены…
