Подозрительный взгляд без всякого мужского интереса придирчивым щупом пробежался по моей фигуре.
— Как знать, может, ее стража подослала, — задумчиво протянул он. — Давно на меня зуб точит, а за руку поймать — руки коротки, да и кривоваты. Ученый Мерат, ой ученый. Да береженый.
— Да что ты, дядя Мерат, своя она. — Мальчишка вовсю отрабатывал излечение от «жабьей» болезни. — Это ж Дранина дочка. Продать тут кое-что хочет. Да и мы внакладе не останемся.
Чуть помедлив, скупщик уселся за хлипкий стол.
— Ну показывай, чего притащила, — без перехода деловито приказали мне.
Бриллиантовый браслет на покоробленной деревянной поверхности стола был так же неуместен, как в навозной куче. Еще по дороге сюда я решила «оторвать его от сердца» первым, как наиболее заметный и дорогой в моей «фамильной коллекции», и предварительно переложила в карман юбки. Предстояло крупно потратиться на экипировку и провизию перед дальним путешествием, а в таких делах денег, как известно, мало не бывает. Проблема заключалась в том, чтобы суметь сторговаться: ни Риса, ни я уж подавно не имели представления о стоимости бриллиантов. Приходилось полагаться на интуицию.
Для начала Мерат провел браслетом по лежащему на столе черному бруску из материала, напоминающего уголь, и внимательно пригляделся к оставленной камнями полоске, а затем извлек из передника окуляр и с возросшим интересом склонился над украшением.
— Так-так, что это у нас здесь? Браслет в четыре ряда. Желтый брильянт! — Его голова удивленно оторвалась от созерцания камней. — Откуда это у тебя, девчонка?
Я неопределенно пожала плечами, не собираясь разглашать рыбные места.
— Клейма нет. Ой чую Румнову руку, гнушается он свои изделия метой портить. Но не поручусь, — боясь поверить своему счастью и вновь склоняясь над столом, пробормотал он.
Тщательный осмотр продолжался непозволительно долго.
«Может, надо камушки на зуб попробовать? Если зубы крошатся, значит, точно брильянты. Не обознался». На мой взгляд, это уже лишнее.
Наконец он оторвался от созерцания, чтобы вернуться к насущным делам.
— Моя цена — тридцать четыре талена, — хитро прищурив левый глаз, выдал Мерат. — И я неимоверно щедр по отношению к тебе.
«Две коровы!» — восторженно пискнула память Рисы.
Что ж, попробуем измерить стоимость бриллиантов в крупном рогатом скоте. Хоть какой-то ориентир.
— Пятьдесят, — в ответ известила я. И уточнила: — Тиланов.
От такой наглости прищур Мерата рассосался, показав во всей красе вытаращенный левый глаз. Вслед за первым и второе око медленно полезло на лоб. Тонкогубый рот возмущенно раскрылся. Поток брани, низвергнувшийся оттуда, миновав мою горемычную персону, щедро вылился на голову бедного Лита. Так, оказалось, зовут этого несовершеннолетнего преступника. Всю тираду Мерат произнес на одном дыхании и остановился, только когда оно закончилось. Я ловко воспользовалась секундной паузой.
— Тише, папаша, — примирительно сказала я. — Пацаненка почто огульно поносить? И за сотню тиланов не прикупишь такую цацку, а я прошу всего пятьдесят.
Прищур вернулся на свое законное место — на левый глаз.
— Неужто? — Сощурилось второе око. Так и ослепнуть недолго. — И кто ж такое бает? Поищи-ка дураков связываться с таковским приметным товаром! От твоего платья, девочка, уж больно Императорскими мастерскими несет. Нитки небось еще махрятся от споротого знака прислуги низшего уровня?
Какой глазастый попался!
— Десять тиланов, — подвел скупщик итог вышесказанному. — Видит Единый, это справедливая цена.
— Правильно говорил мне папаня Дран, нечего связываться с сальгрийцами, вечно норовят обжулить. — Я попыталась забрать со стола браслет, но скупщик вцепился в него словно клещами.
Ребро моей ладони безжалостно рубануло по сгибу волосатой конечности. Пары мгновений, в которые непроизвольно разжалась толстая пятерня, хватило для возвращения браслета к хозяйке.
— Не-е, Лит, пошли-ка лучше к Долану. Коренной тиланец. Вот у кого справедливые цены! А то что я скажу родителю? Когда он узнает, что я проворонила приданое, шкуру спустит.
Мерат побагровел вплоть до висящего пуза, и красоты ему это не добавило. Я не ошиблась с родной провинцией скупщика. Да простит меня Ранель, обладающая той же манерой растягивать гласные и пятью сережками в правом ухе со знаками рода, за возведенную напраслину.
«Чай, не впервой». Цыц.
— Двадцать, — выдавил из себя Мерат, потирая локоть. — Это мое последнее слово.
Ой, ничего и не последнее.
— Пятьдесят.
— Двадцать и три полушки.
— Пятьдесят два.
— Двадцать и пять.
— Пятьдесят четыре.
— Двадцать и десять.
— Пятьдесят шесть.
Нецензурный монолог на этот раз пришелся точно по адресу и затронул тайну моего происхождения, воспетого первой сплетницей нашего двора.
— Родители состояли в законном браке еще до моего появления на свет, — с достоинством отмела я наглые инсинуации о моем незаконном рождении. — Шестьдесят.
Сальгриец подавился очередной порцией брани.
— Сорок, — предсмертный хрип раненного в сердце.
— Семьдесят.
Лит восхищенно ахнул за моей спиной.
На мгновение мне показалось, что скупщика хватил удар — на его лбу мелким бисером выступил пот, а глаза налились кровью. Но он, сделав пару глубоких вдохов, разродился:
— Пятьдесят! И хватит надо мной издеваться!
Его угрюмый взгляд не предвещал ничего хорошего.
— Договорились, — перестала ломаться я: дел столько — не переделать. — Но деньги вперед. Беру золотом да пятачок серебром.
Мерат делал вид, что расстается с деньгами как с горячо любимым единственным ребенком, оплакивая его мучительную кончину от моих рук. Я, не доверяя подобной скорби, тщательно все пересчитала. Стребовала недостающие три талена и только потом отдала браслет. Увесистый кожаный мешочек, стянутый на горловине толстым шнуром, оттягивал руку на целый килограмм.
— Приятно иметь с вами дело, — продемонстрировала я хорошее воспитание.
Мерат Кривой пробурчал что-то неразборчивое (предположительно нецензурное) в ответ и скрылся за дверью, из которой появился. Нам с мальчишкой ничего не оставалось, как направиться в противоположную сторону.
Лит, очутившись на свежем воздухе, сразу приступил к наболевшему:
— Что там насчет бородавчатой жабы? — заканючил он.
— Да нет проблем, уговор есть уговор. Избавлю в два счета, — успокоила я волнующееся население. — Только скажи, есть тут у вас хорошая и недорогая лавка, где можно разжиться добротной мужской одеждой? Недорого.
