— Мариэль, — Нил снова сидел на коне, — Всё же научись как-нибудь сидеть в седле и мчаться наравне с ветром.
Мариэль улыбнулась ему в ответ, ей было очень неловко перед ним за тот разговор в лесу, но к этому охийцу она уже начала испытывать подобие симпатии, он располагал к себе своей простотой и открытостью.
А Ваас был плох, очень плох. Мариэль билась над ним как могла. На глаза наложила повязку с бальзамом, поила каждые десять минут отваром, но этого было мало, нужно было применить последнее средство. На рассвете Мариэль снова отправилась к лорду.
— Только вы можете приказать слугам, чтобы они двигались поживее. Срочно нужна купальня в опочивальне Вааса, наполненная холодной водой, но только с родника. Ещё пепел, чёрные свечи и глину … белую.
Лорд молча выслушал, наверно по одному её виду он понял, что не время задавать глупые вопросы, а время действовать и действовать быстро.
Уже через час, с помощью слуг она погрузила Вааса по шею в приготовленную ею целебную воду. Выгнав всех любознательных, она заперлась изнутри. Зажгла свечи, распустила волосы. Пока свечи полностью не догорели, она не переставала шептать заговор и не вставала с колен.
— Пусть эту воду отдадут скотине, — распорядилась она слугам, выносившим купальню.
Ваас спал, его температура, наконец, понизилась, пора было одеть его в глиняный панцирь. Глина, смешанная с пеплом, соком травы и гусиным жиром, полностью скрыла обожженные места. Теперь оставалось только ждать и менять повязку на глазах. Прошли сутки, и он к её великой радости очнулся.
— Не двигайся, лежи спокойно. Что ты хочешь мне сказать?
— Есть, я хочу, есть, — тихо прошептал он.
— О, слава небесам! Радость моя, ты уже победил! Будут тебе харчи! — Мариэль чуть не подпрыгнула от счастья, еле сдержавшись чтобы не обнять раненого.
И готовила для него и кормила она его сама, да и всё остальное тоже делала сама. Про Джона, Мариэль так же не забывала, хотя он уже мог самостоятельно передвигаться и носить рубаху. Слуги не знали, как теперь к нему относиться, они были сбиты с толку всей этой историей, боялись прогневить лорда. Поэтому предпочитали лучше не трогать парня. Не заставляли его больше работать, давали пищу. И Джон просто бездельничая разгуливал вокруг замка, с любопытством заглядывая в каждый уголок.
А Мариэль, слуги стали бояться, особенно после того как подохла вся скотина, которая выпила воду с купальни.
Прошел почти месяц, а точнее двадцать семь дней с тех пор как она ездила в лес. За это время Ваас только ел и спал. Разговаривали они мало, можно сказать вообще не общались, так пара слов в день.
— Вот и пришло время всё это с тебя снять, — бодро сказала она, ощупывая заскорузлый панцирь.
— Сначала повязку! — раздраженно скомандовал Ваас.
— Нет, здесь я пока командую, сначала отколупаем глину, — с наигранной строгостью сказала Мариэль, словно специально не обращая внимания на его нетерпение.
Она внимательно осмотрела очищенные от глины места, с осторожностью прикасаясь к ним кончиками пальцев. Раны затянулись новой бледной кожей, но шрамы всё равно жутко смотрелись розовыми покореженными пятнами на смуглом теле.
— Ты ощущаешь моё прикосновение Ваас?
— Да. Что? Что ты видишь? — озабоченно спросил он, поймав её за руку.
— Всё зажило, но боюсь, шрамы останутся навсегда. На теле их можно скрыть под одеждой, а вот лицо…. Если сейчас станет больно глазам, не бойся, они отвыкли от дневного света. Приоткрывать их надо потихоньку, не резко, сразу ты можешь увидеть всё расплывчато, «а может, и ничего не увидишь ….никогда»- договорила мысленно Мариэль, опасаясь именно этого момента.
Он послушно зажмурился и стал медленно открывать глаза.
— Ну, как? Что ты видишь? — прошептала она с надеждой.
— Свет…лицо, — он коснулся её лица здоровой рукой, — Это твоё лицо? Всё как в тумане.
— Уже что-то, подождем, должно стать лучше.
Лучше уже стало через два дня, сказалась специальная диета, на которой держала его Мариэль и, конечно же, травы.
— Значит, вот ты какая! — заявил молодой лорд, после того, как он несколько минут пристально разглядывал присевшую около него девушку. — Теперь я вижу тебя очень хорошо. Ты не охийка. У тебя необычные глаза и кожа.
— Да, я вот такая, — усмехнулась Мариэль, смущенно отводя взгляд, потому что уж очень много вопросов читалось в глазах лежащего перед ней обнаженного охийца.
— Почему я не могу встать? И когда, в конце концов, мне принесут одежду? Ты не достаточно на меня насмотрелась? — теряя терпение, спросил Ваас.
— Очень мне нужно было тебя рассматривать, — вздыхая, возмутилась Мариэль. — У меня была только одна мысль — вылечить тебя! Сначала ты был умирающим, слабым, потом просто больным и хилым, а теперь я вижу, в тебе проснулись черты охийского характера. Ты действительно поправляешься. Если ты сейчас встанешь, то не пройдешь и двух шагов. Мы будем учиться ходить заново. Ногу и руку нужно разработать, да и в весе набрать. Первый же сквозняк — и тебя сдует.
— Кто бы говорил! Почему тогда ко мне не приходят ни брат, ни отец? А?
— Я не позволяю. Они расстроят тебя своими рассказами, своей жалостью к тебе. Думаю, через месяц ты сам сможешь войти в банкетный зал. Пусть они запомнят тебя таким, а не лежащим на ложе калекой. Разве я не права?
— Я не верю тебе. Я чувствую, что уже могу встать и пойти!
Закутавшись в покрывало, упрямец гордо поднялся, встал на ноги. Неуверенно сделал шаг, пошатнулся и упал.
— Прикажете поднять вас, господин? — с издевательской ноткой в голосе спросила Мариэль, опускаясь возле него на корточки.
Но упрямый Ваас сам ползком забрался обратно на кровать, продемонстрировав свою независимость.
— Теперь будешь меня слушаться?
— Конечно, мамочка! Проклятье! Дай же какую-нибудь одежду! Или я начну рассчитывать и на другую твою заботу, раз уж ты так близко изучила моё тело!
- Одежду дошивают, старая на тебе будет болтаться. Сказали, что к обеду доставят господину все из нежнейшего шелка. Я заботилась о твоём теле, как лекарь, и так намучилась с тобой, прости конечно, но мне тебя трудно воспринимать как мужчину. Тем более такие шутки задевают мою девичью честь, я хотела бы, чтобы меня уважали. Сегодня я скажу твоему отцу, чтобы через месяц он устроил здесь в замке большой праздник. Пусть приедут все и посмотрят, эти надутые вельможи, на что способна грязная рабыня.
- Рабыня?… — Ваас приподнялся на локтях, с ещё большим удивлением рассматривая девушку. — Расскажи мне всё, … пожалуйста.
— Хорошо, но это длинная история. Думаю, я могу тебе всё честно рассказать, потому что мы с тобой за это время столько пережили, можем и доверять друг другу. Не знаю как тебе, а мне ты стал как родной, как брат.
