– Ты мое сокровище, – говорил ей Сашка искренне, с любовью, которая никуда не делась, не прошла, не превратилась в другое чувство.
Но Ларка срывалась. Бросала пить таблетки, и болезнь снова подступала. Сашка уже не успевал ловить проявления до того, как это заметят другие. Так она сорвалась на просмотрах. Публично. Сашке пришлось вызывать врачей…
– Ты сам-то как? – искренне поинтересовался у Сашки Виталий, когда выяснилось, что Ларке в обучение отдать мальчика нельзя.
– Да так. Давление стало скакать. Надо худеть. Наел себе живот. Того и гляди диабет заработаю. Светочка, Ларка. Устал я, если честно, – вдруг признался Сашка, всегда бодрый, энергичный. – Но если я стухну, кто вас из депрессии будет вытаскивать, а?..
– Так что там с этим ребенком? Что тебя удивило? – уточнил Виталий.
– Я похожий рисунок у тебя видел, – тихо ответил Сашка. – Чуть со стула не упал. Будто твоя рука. Ты так выписывал детали. Эти ручки, носики, складку на ткани. И этот мальчик такой же. Вы с ним похожи. Он стоял, насупившись, смотрел на меня, будто я жук навозный. Ни на один вопрос не ответил. И выражение лица, точно как у тебя – будто какашку под нос подсунули. Так вот, ты уж постарайся лицо попроще сделать, когда мамаша на пороге окажется. И ребенка не пугай.
– С чего ты вдруг о нем так беспокоишься? Чей-то сынок? Не можешь отказать? На твоих связях отразится? – хмыкнул недоверчиво Виталий.
– Ну ты дебил. В тебе хоть что-то человеческое осталось? Ты не допускаешь, что я могу работать не за деньги, а за идею? Да, есть что-то в этом мальчонке. Не знаю. Может, и не талант, не какие-то способности, но иногда и у меня чуйка срабатывает. Ничей не внук и даже не правнук, я проверял. Да и родительница там странная.
– Они все с прибабахом, сам говорил.
– Да, но это другая. Во-первых, адекватная. Все понимает. Как будто из нашего круга, то есть разбирается. Может, раньше, до рождения ребенка? Не знаю, она не говорила, а я не спрашивал. Но точно не со стороны, в теме. И еще. Мне показалось, что и без меня про своего сына давно все поняла. Смотрит на него не как восторженная мамаша, не кудахчет над его работами, не рассказывает, как ее чадо с пеленок рисует и все обои в доме разрисовал. В ней какая-то обреченность есть. Будто она и не рада увлечению сына. Готова его поддержать, но будто из-под палки. В надежде, что мальчик позанимается и сам расстанется с этой идеей. Если ты ей откажешь и скажешь, что у ребенка нет способностей, кажется, она будет только счастлива. Но мальчик там с характером. Он будет рисовать и требовать. С композицией у него совсем плохо, уровень кружка. Я ему честно сказал, что плохо. Он только хмыкнул. Знаешь, один в один – ты. Тебе же тоже было всегда наплевать, что говорят преподаватели. Ладно, мне правда пора к Светочке. Сам решай. Захочешь – занимайся, нет – никто тебя не заставляет. Один урок. Всего один.
– Хорошо. Ты там держись.
Так Лена с Лериком через Сашку Кондратьева попали к Виталию, о чем ни Виталий, ни Лена, ни тем более Лерик не думали, не ожидали. И, наверное, сразу же отказались бы, если бы в их головах склеилась картинка.
Первой дошло до Лены, когда она увидела написанный на бумажке номер телефона и имя – Виталий. Она не хотела звонить. И не позвонила бы. Если бы не Лерик, которому Александр Анатольевич лично пообещал лучшего преподавателя, который научит его всему для поступления в школу. Преподавателя, который считался в институте одним из лучших. Никто так не владел техникой.
– Он бы мог быть гениальным преступником. Подделывать картины великих мастеров. Никто так не умел повторить. Да, краски сейчас другие, холсты другие, но Виталий – да его можно называть по имени, но на «вы» – умел повторить технику любого художника. Даже профессионалы иногда терялись. – Сашка пытался рассмешить, увлечь ребенка, как делал это всегда. Тоже любимый прием, которым он пользовался, когда стал предлагать учеников Виталию. У мальчишек сразу же загорались глаза, и из обычного занудного репетитора, который должен был натаскивать, Виталий превращался в героя, вроде как пирата. Девочкам же Александр Анатольевич преподносил романтическую версию. Мол, однажды Виталий, когда еще был студентом, нарисовал девушку, в которую был влюблен. Естественно, безответно. И девушка, конечно же, была самой красивой. И та влюбилась в него, едва увидев рисунок.
– И что было дальше? – интересовались восторженные барышни.
– Вот сами у него и узнаете, – отвечал Александр Анатольевич.
Лерик по сто раз на дню спрашивал, когда они пойдут к репетитору по рисованию. Лена отчаянно пыталась солгать, мол, звонила, никто не ответил. Потом ответил, но сказал, что приболел. Возможно, дня через три. Но она прекрасно понимала, что сын от нее не отстанет, и с гулко колотящимся сердцем позвонила Виталию.
Когда пазл сложился – ей и Лерику предстояло увидеться с Виталием, – Лена решила смириться. Так распорядилась судьба. Может, и к лучшему – убеждала она себя. Может, Лерик сразу откажется от репетитора, скольких они уже поменяли. Лерик мог встать, не извинившись, ничего не объяснив, и просто уйти. Сколько раз Лена извинялась за поведение сына, что-то мямлила, выслушивала советы: «Сначала научите его себя вести прилично, а потом приходите». В какой-то момент она решила, что Виталий с Лериком точно не найдут общий язык, и мальчик откажется от нового репетитора с той же легкостью, как и от всех остальных. Не дождавшись окончания занятия.
Поговорить и посоветоваться ей было не с кем. Подруг не случилось, отец к тому моменту уже умер, мама давно жила в своем мире с прогрессирующей то ли деменцией, то ли Альцгеймером, то ли в собственных фантазиях. Людмила Михайловна, слава богу, не выходила голой на улицу, любила готовить завтраки, прекрасно помнила, что где находится. Даже Лене напоминала, что у Лерика завтра контрольная в школе, а послезавтра – родительское собрание. Но иногда впадала будто в беспамятство. Разговаривала сама с собой, поругивалась шепотом с покойным мужем, уставившись куда-то вдаль. Лена не пыталась в этом разобраться. Иногда мать уезжала, не сказав, куда и зачем. И отсутствовала до позднего вечера. Лена сходила с ума, не зная, кому звонить, куда бежать. Настоящих подруг у Людмилы Михайловны тоже не было. Ее жизнь была посвящена мужу, дочери и внуку. Места для себя она не нашла, да и не искала. Когда Лена уже сидела в прихожей одетая, собираясь идти в милицию, мама появлялась на пороге.
– Мам, ты где была? – ахала Лена.
– Где надо, там и была. Можно мне уже не отчитываться? Всю жизнь твоему отцу отчитывалась, хоть сейчас могу я пойти туда, куда хочу? – обижалась Людмила Михайловна.
– Я волновалась, – оправдывалась Лена.
– И напрасно. Я не в маразме, как ты давно предполагаешь. Ездила в магазин для художников. Валерий, иди сюда, посмотри, что я купила!
Она высыпала из сумки прямо на пол покупки – какие-то ластики, краски, кисточки, бумагу. Лерик кидался рассматривать, восторгался.
– Бабуль, то, что надо! Супер!
