Попробовать невозможное — закрытый массаж сердца, дыхание рот в рот? Я бережно переворачиваю Лиз на спину и в ужасе отшатываюсь. Левая сторона черепа смята, как яйцо, а под ней на снегу — мозговое вещество.
Боже… Меня накрывает волна отвращения, сильно тошнит, я мешком валюсь на бок, катаюсь по земле, обнимая колени; слышу плач — явно мой собственный, а будто чужой.
Не знаю, сколько проходит времени. Из кататонического отчаяния меня выводят два события.
Первое — начинается восход солнца. Ущелье чересчур глубокое, лучи сюда не проникают, но облака над головой начинают подсвечиваться бледно-розовыми мазками.
Второе… второе — жужжание.
Сначала я не понимаю, что это такое. Похоже на телефон, только телефона у меня нет. Он далеко, в горах, в шале «Персе-Неж», и батарея телефона такая же мертвая и холодная, как тела, которые оставила за собой Лиз.
Жужжание замолкает. Начинается вновь. Теперь до меня доходит. Лиз. Жужжит в кармане у Лиз.
Ее комбинезон пропитан замерзшей кровью, но ничего не поделаешь… Окоченевшей рукой я дотягиваюсь до бедра Лиз. Расстегиваю молнию. Пальцы в варежках одеревенелые, неуклюжие. Что-то выскальзывает на снег — что-то яркое, как драгоценный камень, и громкое, как раздраженный жук. Глазам становится горячо от слез.
Мобильный Эллиота.
Он звонит.
И на экране — номер Дэнни.
Эрин
Снуп ID: LITTLEMY
Слушает: The Pixies «Where Is My Mind»
Снупобъекты: 8
Снупписчики: 151
Сколько я пролежала бок о бок с Лиз в грязном месиве из снега и ее быстро замерзающей крови? Не знаю. Когда спасатели с носилками наконец одолели ущелье, я уже была в состоянии гипотермии и не могла отвечать на вопросы.
Все эти долгие часы жизнь во мне поддерживал Дэнни. Его голос у моего уха говорил, говорил, убеждал — они идут, ты только оставайся на связи, держись. Спасатели наконец прибыли и откололи телефон от моей замерзшей варежки, покрытой гладкой коркой окровавленного льда, но Дэнни тоже не смог ответить им, что произошло.
Лишь два дня спустя я нашла в себе силы воссоздать для них полную картину из разрозненных кусочков: отрезанное от мира шале, загадочные сообщения и паническое бегство по коварному ущелью. Хотя даже я не сумела объяснить всего. Разве можно объяснить действия человека, подобного Лиз?
Объяснить — значит определить причину поступков, понять поведение, оправдать его в какой-то степени.
А я не могу — и не собираюсь — оправдывать то, что совершила Лиз.
Из больницы меня выписали через несколько дней, но домой я не еду. Отчасти потому, что не хочу. Мне двадцать два года, и я не испытываю желания возвращаться в свою детскую спальню, где стены оклеены фотографиями и плакатами давно забытых музыкальных групп, а краем глаза я постоянно вижу призраки Уилла и Алекса.
Отчасти же потому, что не могу. В буквальном смысле слова. Полиция не закончила работать в шале «Персе-Неж», которое стало местом преступления, и всех причастных попросили не разъезжаться хотя бы до окончания предварительного расследования. Мы не подозреваемые — по крайней мере, я так думаю, — а значит, юридических препятствий для нашего возвращения в Великобританию нет. Однако следствию лучше не ставить палки в колеса, все это понимают.
Назад в шале, естественно, пока нельзя, поэтому я с некоторым облегчением принимаю предложение полиции пожить в отеле в Сент-Антуан-ле-Лак. Я вхожу в отель, в руках — пакет с вещами, и сразу понимаю, куда попала.
Сюда полиция поселила всех. Тофера. Рика. Миранду. Дэнни. Карла. Тайгер. Даже Иниго.
Именно его я вижу первым, едва переступив порог отеля, и невольно открываю рот от изумления.
— Иниго!
Я вынимаю наушники, а он поворачивается от франкоговорящей девушки за стойкой, с которой неумело пытается наладить диалог, спрашивая про доступ к интернету. При виде меня заливается румянцем — насыщенным и темным, почти багровым. Румянец Иниго не идет, зато смягчает его необычайную миловидную внешность до почти обычной.
— Э-э, excusez-moi
[8], пожалуйста, — смущенно говорит он девушке. — Un moment. Je…
[9] в смысле… мне… Боже, Эрин, как же вы… Давайте помогу с сумкой.
Иниго указывает на мой костыль, на ногу в ортопедическом ботинке — и забирает у меня пакет.
— Все нормально, — смеюсь я, хотя смешного в ситуации мало. — Лодыжка в порядке. То есть она не в порядке, а сломана, зато в гипсе я опять могу ходить.
— И тем не менее, — с сожалением бормочет Иниго.
Провожает меня в угол вестибюля, к обитому тканью дивану родом из семидесятых годов двадцатого века. Мы усаживаемся лицом друг к другу, словно стеснительные гости на каком-нибудь ток-шоу. Тут я замечаю на лбу Иниго повязку, а под глазами — синяки. Подрался?
— Эрин, вы наверняка думали… наверняка думаете… Господи, я такой идиот! Простите меня. Простите, пожалуйста!
— За что? — поражаюсь я.
— За то, что я ушел, бросил вас всех! Я понятия не имел, что Лиз… что она…
— Иниго, вы не виноваты!
— Виноват. Я не про Лиз, а про телефонный звонок… Если бы не мое идиотское поведение, Ани, возможно, была бы… она была бы сейчас…
Иниго умолкает. Он из последних сил пытается совладать с собой и не заплакать, а я совершенно не понимаю, о чем речь. Вообще не понимаю всю эту историю с Иниго. Что произошло во время телефонного разговора? Почему Иниго сбежал?
— Иниго, я никак не соображу, о чем вы, — говорю мягко. — Что случилось? Звонок в полицию все-таки был притворством? Зачем?
— Что?! — теперь очередь Иниго поражаться. — Нет! Боже мой, нет! Как вы могли подумать?
— Тогда почему вы сбежали?
— Я же объяснил! В записке! Потому что я совершил идиотскую ошибку.
Я подавляю раздраженный вздох и уже не впервые задаюсь вопросом, действительно ли Иниго хороший личный помощник? Как его терпит Тофер?
— Да, но вы не написали, какую именно ошибку, — растолковываю я. — Мы все подумали…
Иниго вновь краснеет, еще гуще, высоко вскидывает подбородок.
— Знаю. Вы подумали на меня. Поэтому мне пришлось уйти — чтобы все исправить. Ошибка… Господи, я тупица. Я сказал полиции, что мы в шале «Бланш-Неж».
До меня доходит не сразу. Затем мой рот изумленно открывается. Перед глазами мелькает яркое воспоминание-картинка — Иниго говорит с полицией по телефону: «Да… Хорошо… Шале «Бланш-Неж».
