– Ну, это? Трогаем? Вперед или направо? – бодрым голосом сказал Степа.
Он уже поворачивал два раза согласно отцовским указаниям, а в пятидесяти метрах впереди была очередная развилка. Слева зеленое поле уходило к дальней стене леса, впереди дорога ныряла куда-то вниз, справа из-за поросших перелеском холмов торчала желтая колоколенка.
– Кредиткой клянусь, тридцать лет назад той церкви здесь не было, – сказал отец. – Навосстанавливали! Лучше б указатели почаще ставили.
Богдан бросил взгляд в боковое зеркало и вдруг выскочил из «девятки». Степа увидел, как отец останавливает парнишку лет тринадцати, ехавшего на велике.
– Как в Оленино проехать? – донеслось снаружи.
Парнишка почесал стриженный под ноль затылок и сказал что-то.
– Ни хрена не знает! – сказал вернувшийся в машину отец. – Хм. Хм…
– Мы чего? Заблудились?
– Видишь ли, Степа, – задрал нос отец, – я тут был последний раз тридцать два года назад. За эти годы не то что дорогу в богом забытый поселок, можно «e=mc2» забыть!
«Сказал бы сразу: куда ехать – не знаю, – подумал Степа. – Мы бы давно дорогу погуглили».
– Выше нос! Угу. Твой сын умеет пользоваться этим! Интернетом.
Навигатора у Степы не было, покупать его для поездок по изученному насквозь Домску он считал лишней тратой денег, но к его услугам были Яндекс и Гугл. Он полез за мобильным… опа! А Сети-то не было.
– В чем задержка? – спросил отец. – Мой сын таки не умеет пользоваться Интернетом?
– Ха-ха два раза.
Степа показал ему свой телефон. Отец взглянул на свой – та же история, не ловит.
– Что сидеть, поехали, – мотнул головой отец. – Будем полагаться на мое безошибочное чутье.
– Это то чутье, извини, извини, благодаря которому твой бизнес отбросил коньки в трубу, угу? И у тебя подчистую, подчистую пропали твои золотые яйца? – не сдержался Степа.
– Два остались. Не надо грязи, Степаша. Мы, погоревшие бизнесмены, должны держаться заодно.
– Чего? Я не погоревший. Не погоревший я бизнесмен, – нахмурился Степа.
Отец посмотрел на него загадочным взглядом и пожал плечами.
Они поехали по навигатору в лице Богдана Анатольевича Соловья. Сначала прямо. Протащились по дороге, будто бэтээрами разбитой, мимо обвалившихся коровников со слепыми окнами, мимо заброшенной деревни из трех темных домов и десятка заросших бурьяном остовов. Здесь отец повеселел: «Помню! Деревня Свербилки. В мое время здесь самогонщики-затейники жили. В каждом доме – свой фокус. То зверобой добавят, то боярышник, то почечуй какой-нибудь… Все ясно. Мы полчаса назад засупонились не туда. Головотяпство обычное, поправимое. Потому что – тебе повезло! – от Свербилок я знаю маршрут».
Они съехали с гравийной дороги на грунтовую, хлюпавшую после дождя. Здесь Степа вел особенно осторожно – все-таки у него не джип, а старая «девятка». Въехали в лес, елово-сосновый, темный. Тишина здесь была такая, от которой Степа в городе давно отвык, а в то же время в глубине леса что-то скрипело, иногда ухал неизвестно кто – зверь, птица? И было полное ощущение, что до цивилизации отсюда не докричаться. Здесь Степе стало не по себе. Застрять в таком месте было бы кисло.
– Не дрейфь, Степашка. Я с тобой.
– Хм. Я само это, само спокойствие. А если тебе нужен подгузник, у меня имеется, угу. В багажнике.
– Это мы еще поспорим, кто примерит подгузник!
Три часа назад Степа увидел отца разбитым на части. А теперь тот собрался, ожил и даже вернул себе привычную язвительность. Степа этому был только рад. Что удивительно – он как-то стал свободнее себя чувствовать рядом с отцом.
Между тем дорога через лесную тень продолжалась. Сосны протягивали ветки над узкой колеей. С полусухих елей осыпалась серая хвоя.
– Я понял: это бесконечный лес. А Свербилки – мираж, – сказал отец. – Каждому мерещится то, что он хотел бы увидеть. Знакомые места, ручьи и ивы твоего детства. Стог, в котором кувыркался с дояркой.
– Бедный. Колко в стогу, угу?
– Колко, но сладко.
– Прямо ух, пятьдесят оттенков соломы! – поежился Степа. – Я вот думаю. Свербилки – где? Где было написано, что Свербилки? Таблички – нема. Угу. Это, это что угодно могло быть. Хохлома, Париж… Большие Перегары.
– Обижаешь меня недоверием! – со вкусом сказал отец. – Ай-яй-яй. А кроме того, пора почистить уши от поролона. Вер! Вер-билки! А не Свербилки.
Степа был уверен, что до сих пор отец говорил: «Свербилки». Он хмыкнул и медленно обогнул ямищу посреди склизкой дороги.
– Мой поролон, поролон в ушах – это детский, детский лепет по сравнению с гречневой кашкой у тебя во рту. Папочка.
– Моя гречневая кашка – это капли драгоценного нектара, которые я перекатываю во рту и смакую. Со времени вчерашней ночи.
– Ага. Похмелизмус вульгарис.
– Но-но! Похмелизмус гениалис! Как все, что я делаю.
– И лажаешь, лажаешь ты тоже гениально.
– Я лажаю с фанфарами.
– С фейерверками. Угу. И меня петардой того, маленько пришибло.
– Ай бэг пардону, что разорился.
– Пардон в контракт не всунешь. Чую, что Like Ventures так это не это. Так не оставят.
Отец только пожал плечами:
– Будет драка, будешь плакать.
Дорога чуть повернула и впереди между елями показался просвет. Серо-зеленый, мрачно молчащий лес здесь кончался, в просвете уже было видно пожелтевшее поле. Степа обрадовался и чуть прибавил хода. В рыжеватой глинистой дороге колесами проходивших грузовиков были выдавлены две колеи, по ним он аккуратно вел «девятку». Ближе к выходу лес расступался, ветви больше не накрывали дорогу. Стало светлее, но и дорога здесь от дождя серьезно раскисла. Колеи впереди заполняла желто-рыжая вода. Степа кое-как выбрался из колей на гребень, поехал тихонько.
– Проскочим, – буркнул себе под нос Степа.
И тут же склизкий, размокший, размятый предыдущей машиной гребень пополз под его колесами, машина с плеском соскользнула в правую колею, накренилась и встала.
– Прототип твою мать! – с чувством сказал Степа.
Отец крякнул.
Сначала Степа пытался выехать, непонятно на что надеясь, но «девятка» лишь беспомощно буксовала колесами в грязи.
Ничего не попишешь, угу. Степа, кривясь, вылез из машины в глиняное месиво. Отец открыл правую дверь и недовольно уставился вниз.
– Мои виттоны этого не выдержат, – сказал Богдан и опустил кроссовки в лужу. Мутная вода покрыла их целиком.
Осмотр показал, что «девятка» легла днищем на гребень рядом с колеей, ее правые колеса наполовину погрузились в воду.
