Эти фото из индийского журнала я вспоминала с тоской, когда журнал Time решил взять у нас с Володей интервью и текст тоже снабдили фотографиями. Снимали нас во время беседы, и на фото мы выглядим не лучшим образом, в неудачных ракурсах. Например, Володя берет маленький бублик-сушку – мы пили чай, – а выбрали кадр, когда бублик оказался у Володи за щекой, и выглядело это, как будто у моего мужа флюс или даже какое-то уродство. Да и я там совсем не звезда, а по американским понятиям – так и просто «Золушка». Нам сказали, что фотографии должны быть документальными, без прикрас. Ради бога: но почему ни одной хорошей?..
В Дели был мой первый фестиваль, и он выдался очень насыщенным: много интервью и встреч, визит на индийскую киностудию, знакомство с Шаши Капуром – продолжателем самой популярной кинематографической династии Индии. Шаши был женат на англичанке и сам выглядел как истинный денди: красивый, подтянутый, в дорогом европейском костюме, идеально сидящем. К концу фестиваля я валилась с ног и, устроившись в кресле самолета, уносящего меня в Москву, мечтала о сне, как о манне небесной. Никаких бизнес и первых классов тогда не существовало: все были равны, кто какой билет купил, тот там и сидит. Оглядевшись по сторонам и увидев, что поблизости нет детей, я дружелюбно улыбнулась сидящей слева даме, которая скромно держала на коленях накрытую корзиночку, облегченно вдохнула и закрыла глаза. Через минуту я подпрыгнула от громкого и совершенно непонятного звука слева. Взглянув очумело на соседку, я увидела ее восторженную улыбку, а на коленях ее – вовсе не корзиночку, а клетку с птицей. «Это говорящий попугай, – шепнула мне доверительно дама. – Он еще младенец, говорить пока не умеет, но кричит знатно!» О да! Кричал младенец действительно знатно, разнообразно и часто, а в паузах весь салон напряженно ждал, когда он опять вскрикнет. О сне не могло быть и речи. Словом, полет на славу удался только попугаю!
В парижском метро по соседству с афишей фильма «Москва слезам не верит» висела другая, с лицом – иначе не скажешь – собаки. Увидев его – с огромными глазами и локонами, украшающими длинные уши, – я сказала себе, что хочу иметь такое же чудо. Порода называлась американский кокер-спаниель, и, вернувшись в Москву, я описала Володе увиденную в Париже невероятную собачью красоту. Он этой красотой тоже очаровался и конечно же мы решились на покупку, но не тут-то было: выяснилось, что американские кокер-спаниели в России отсутствуют. И только через несколько лет порода появилась в стране, и мы отправились, по наводке Виталия Соломина, к заводчику посмотреть щенков. Их оказалось несколько, но один палевый комочек смело зашагал к нам походкой Володи. Выяснилось, что и дни рождения у них совпадают – 17 сентября, – и последнее обстоятельство стало решающим.
Они и правда были похожи, Володя и голубых кровей Глорк-Гелиос, в просторечье – Гаврюша, любимый и ненаглядный пес, проживший с нами одиннадцать с половиной лет, и после смерти которого мы больше так и не смогли завести себе собаку.
Наша с Володей жизнь была насыщенной: мы, как и прежде, много читали, ходили в Пушкинский музей на привозные выставки, стоически отстаивая огромные очереди, смотрели новые фильмы в Доме кино, ходили на театральные премьеры… На кинофестивале 1987 года увидели Ванессу Редгрейв и Настасью Кински, а однажды фотограф поймал в кадре Володю, когда тот случайно встал между Федерико Феллини и Джульеттой Мазиной в пресс-баре фестиваля. Это фото после подарили нам, и прекрасный миг счастья, запечатленный на снимке, хранится у нас как реликвия.
Председателем жюри в том году был блистательный Роберт Де Ниро. Он вышел на авансцену, чтобы сказать несколько слов, в совершенно мятом льняном костюме: в то время последний писк моды – мятый шелковый лен, чего в Советском Союзе еще не знали. Де Ниро оказался еще и не совсем трезв, но публика сразу приняла его за своего, простила чуть заплетающуюся речь и пожалела бедолагу: как же не нашлось никого, кто отгладил бы одежду великому артисту? Был в составе жюри и Миклош Янчо, мой первый именитый режиссер, с которым так и не удалось закончить работу над фильмом. С тех пор прошло двадцать лет, но и в этот раз мы с ним не увиделись.
Меньшова к тому времени уже стали выпускать за границу и, возвращаясь из поездок, Володя так интересно рассказывал нам о замечательных местах, в которых побывал. А когда появилась своя видеокамера, то еще и показывал все, на чем останавливался его взгляд. Поскольку по природе Володя человек любопытный и подвижный, он ухитрялся снять для нас с Юлей самые интересные и удивительные достопримечательности. А еще он привозил нам чудесные подарки: модные девчоночьи вещички для Юли, вельветовые и джинсовые, сарафаны и топы, брючки и пиджаки. Привез мне кожаное пальто, а я кожу вообще-то не любила, потому что видела у нас в то время только кожаные пальто черного цвета, и мне они напоминали фашистские плащи. Володя привез кожаное пальто цвета бордо. Он ни разу не ошибся в наших с Юлей размерах, и каждая обновка радовала. В стране по-прежнему был дефицит красивых и модных вещей. Существовал магазин «Березка», где за сертификаты можно что-то купить, но у нас сертификатов не было. Заграничные покупки делались в основном на сэкономленные суточные, которые выдавали валютой. Бархатное черное пальто, которое привез мне Володя из-за границы, снялось в фильме «Москва слезам не верит», а дубленка – мечта каждого живущего в СССР – в картине «Время желаний».
А еще благодаря успеху «Москвы…» мы получили трехкомнатную квартиру в Олимпийской деревне, переехали из своей 28-метровой в 70 метров, и зарубежные поездки оказались очень кстати – нужно было обставить и украсить новое жилье. Володя привез из Италии две очень красивые люстры и еще милые мелочи, например яркие рамки для фото: красные, желтые, белые, разных размеров и форм.
Я тоже старалась порадовать Юлю и Володю подарками, оказываясь за границей. Привезла, например, из Кувейта видеомагнитофон – восторженный визг домашних – огромное счастье для приезжающего. Свой видеомагнитофон давал возможность увидеть так много нового!
У каждого члена нашей семьи было домашнее прозвище. Прозвища время от времени менялись, но одно закрепилось за мной и существует по сей день. Возникло оно после того, как однажды я получила странное письмо. Автором был мужчина, воспринявший картину «Москва слезам не верит» так близко к сердцу, что обращался ко мне точно к святой. Такое благоговейное отношение он объяснял тем, что когда-то, уважая и любя Василия Макаровича Шукшина, боготворя его так же, как сейчас боготворит меня, он так и не успел о своих чувствах Шукшину написать, – Василий Макарович умер. И вот, наученный горьким опытом, автор решил заранее сообщить мне о своей любви и моей значимости в его жизни, чтобы снова не опоздать. А то, мол, мало ли что.
Мне еще не исполнилось сорока и не казалось, что смерть стоит у меня на пороге… Письмо поразило искренним порывом, но и обескуражило аргументами автора. Я показала письмо Володе, и он, прочитав, учтиво произнес: «Теперь я буду тебя Василием Макаровичем величать!» Мы оба грохнули от смеха, а домашнее прозвище «Василий Макарович» закрепилось за мной надолго. Со временем оно превратилось в фамильярное «Василий» и, в конце концов, стало и вовсе кошачьим «Васькой». Приходится откликаться по сей день.
