Реакция Тима на эти доклады никогда не менялась. Устное резюме самого Шоу его как будто не интересовало. Он скачивал видео, потом неторопливо барабанил пальцами, разочарованно вздыхал, но тут внезапно придвигался, словно что-то на экране все-таки цепляло его взгляд. Потом требовалась всего пара нажатий, чтобы собрать из десяти секунд записи гифку и вставить в «Дом Воды».
– Ты видишь то же, что и я? – спросил он теперь Шоу.
Шоу ничего такого не видел. Энни Суонн лежала на диване, медленно открывала и закрывала рот. Она выглядела умиротворенной. Явно спала. Вдруг в верхнем правом углу кадра замигала метка времени. Пытаясь ее убрать, Тим сказал с просчитанной небрежностью:
– Ты все равно пока застрял тут; почему бы не почитать как следует документы?
На гладь реки падал дождь. После прогулки по бечевнику они оба промокли. Оба не сняли куртку. Они присматривались друг к другу, как два животных, которые встретились в поле и пытаются понять, чего ожидать в этой ситуации. Шоу распознал короткое замыкание, новый контакт, неизбежный результат их первой встречи на кладбище: то, что должно было случиться тогда же, на месте, если бы Шоу не тянул до сих пор. Тим будто припер его к стенке; но еще он понял, что и Тим чувствует себя припертым к стенке – собственными потребностями. Теперь было уже поздно предлагать взамен сходить в «Эрл оф Марч» – кроме того, Шоу уже тошнило от тамошнего лабиринта из маленьких залов, набитого с шести часов риелторами и бюджетниками среднего звена, – и потому, понимая, что если позволит тишине продолжиться, то они оба уже не поймут, как из этого выкручиваться, Шоу сказал – ну да, можно.
– Хотя, – осторожно добавил он, – у меня сегодня вечером маловато времени, – будто честность вынуждала его признать, что с его точки зрения лучше подойдет любой другой вечер.
– Ну, тогда вкратце, – подбодрил его Тим. – Пробегись быстренько глазами.
– Да, отлично. Вкратце – это отлично.
– Отлично.
Краткая версия – толщиной где-то в шесть сантиметров – оказалась распечаткой с сайта, стопкой репортажей из СМИ, наблюдений и научных рефератов обо всем, от турецкого «таинственного города» Гёбекли-Тепе до состава горста в бассейне Кукушили на Центральном Тибетском нагорье; от древних миграций народов – определенных по митохондриальному гаплотипу – до гностической парадигмы науки сталинского периода. Всюду что не истина, то загадка. Истины и загадки шли параллельно, застывали в несогласно залегающие слои времени и данных. В Саутгемптоне, в Англии, на берег вымыло части тела. Кто-то придумал приложение для опознания неизвестных мест методом сопоставления с «библиотекой из шестидесяти миллионов изображений». Два абзаца из «Википедии» пролили новый свет на продукты метаболизма, обнаруженные в недрах тектонической плиты Хуана де Фука. Доказано, что в первый полный геном неандертальца входит ДНК как минимум одного ранее неизвестного вида человека; в то же время в Висбадене в Германии прохожие видели, как из канала вылез мужчина сорока лет и бросился прямо в оживленное движение на ближайшей двухрядной автостраде, где его сперва сбил черный «БМВ Е 30» с британскими регистрационными номерами, затем – «Пежо» цвета «средиземноморский синий».
Бесполезная точность двух последних фактов как будто подытожила всю коллекцию, прослоенную стикерами – «Какова природа наших отношений с городами на суше?» – и личными заметками, словно из-за своей потребности найти единый сюжет в гуще событий куратор уже перестал видеть разницу не то что между разными научными методологиями или видами фактов, но и между собственными одержимостями и личной жизнью – хотя последняя часто выглядела хилым и вторичным наростом на первом.
Стоило Шоу прочитать пару страниц, как Тим полез к нему через плечо – показывать взаимосвязи.
– Взгляни сюда, – возбужденно пролистывая через три-четыре страницы, – и не пропусти вот это! Видишь, что из-за одного вывода невозможно избежать другого? Видишь, как все элегантно складывается?
Шоу ничего не понимал. Когда он так и сказал, Тим мудро кивнул, словно услышал взвешенный академический тезис.
– Именно это меня и тревожит! Применима ли здесь в качестве правильной методики логика в любом ее понимании?
Не зная, как ответить – и в любом случае опасаясь, что из-за любого ответа это только продолжится, – Шоу услышал, как объявляет даже с бóльшим напором, чем задумывал:
– Сегодня Энни получила твое письмо.
Воцарилось молчание, испуганное и раздраженное со стороны Тима, дезориентирующее для Шоу, и теперь оба не знали, что делать. Кто-то прошел мимо по Тропинке Темзы, крича в мобильник: «Но он хорошо себя чувствует? Ну хорошо, если хорошо». Вниз по реке завыл ветер, бился в ржавый металлический корпус лихтера и стучал в деревянные стены кабинета; на отлив падал дождь. В отдалении слышалось, как вечерний трафик выбирается из Ханслоу на запад по шоссе А315, в Чизик.
В конце концов Тим сказал:
– Короче, мне кажется, тебе очень понравится вот это. – Он протягивал «Путешествия наших генов».
– Шикарно, – сказал Шоу. – Спасибо. Возьму все это с собой.
– Бери все это с собой, – сказал Тим Суонн, словно не услышал. – Я подписал книгу.
В следующий визит в дом престарелых Шоу обнаружил мать в общей комнате, в кресле под репродукциями Гримшоу. Оживившись после какой-то перепалки с персоналом то ли из-за постельного белья, то ли из-за ванной – ему толком не объяснили, – она сидела, подвернув под себя ноги, словно девушка куда моложе. Это была поза триумфа, упрямства и возобновленной уверенности в своих вариантах. В краешке ее глаза поблескивал солнечный свет. Скоро она уже наотрез отказывалась идти к себе в комнату и смотреть «Эта замечательная жизнь».
– Но ты же сказала, тебе нравится.
Она рассмеялась.
– Ни разу такого не говорила. – Затем, бросив на «В опасности» Гримшоу презрительный взгляд, словно нашла у художника такую же простейшую ошибку насчет положения вещей: – И эти мне не очень.
– А что тебе больше нравится? – спросил Шоу. – Моркамский пирс?
Он достал книжку Тима Суонна, открыл наобум и начал читать вслух. Его голос во время чтения вгонял мать в пассивность. Он лелеял это эмоциональное преимущество с шести лет – того времени в его жизни, когда она казалась сфинксом или каким-нибудь еще мифологическим созданием: харизматичным, подверженным капризам, которое трудно познать и еще труднее умилостивить. Это стало его единственным оружием в асимметричном конфликте матери и сына. Теперь она – скорее обуза, чем угроза, – полусидела-полулежала в восковом покое, уставившись в сад, где по газону с каким-то взмыленным видом скакал дрозд.
– Не думай, будто я не знаю, чего ты добиваешься, – сказала она. – Хочешь ко мне подлизаться.
Слушая, она не спускала глаз с трудов дрозда среди копролитов. Где-то через десять минут она поднялась на ноги, постучала в окно и с удовлетворением смотрела, как птица улетела.
