— Может мне остаться? Помочь?
Я отрицательно покачиваю головой, посматривая попутно на часы. 11 ночи, зачем человека задерживать больше, чем это нужно. Я не такая уж и слабая, чтобы обработать раны и уложить спать. Меня словно напитывало желание помочь ему. Пустота в душе медленно, но верно заполняется им. До остатка.
— Спасибо вам, я справлюсь, — мужчина внимательно всматривается в мое лицо и поджимает губы.
— Если что, я на телефоне. Звони в любое время. И обработай ему лицо, — кривится и кивает на Андрея.
Спустя пару минут мы с Андреем остаемся наедине. В кромешной тьме и режущей слух тишине.
Я быстро набираю сообщение отцу, что остаюсь у Марины, и выключаю средство связи.
Андрей лежит на боку и тяжело дышит, пока я пытаюсь совладать с подрагивающими конечностями, чтобы найти все необходимое для обработки ран.
Душа разрывается в клочья.
Глава 24
Андрей
Мозг отказывается работать, еще бы, если Лера позвонила влиятельному папочке, и тот вызвал целую вооруженную группу захвата для спасения своего чада. Радует только то, что я выбил из него все дерьмо до прибытия нанятых псов, даже несмотря на то, что Лера пыталась отодрать меня от него.
Потом «отодрали» меня, ногами правда, но ребята знали, как бить. Все списали, разумеется, на попытку сопротивления при задержании, да и много чего интересно приплели. Например, взлом с проникновением. Ха, смешно.
— Какого черта ты творишь, Бачинский? — свирепо схватил меня за грудки Боря сквозь камерные прутья. — Совсем ополоумел? Ты не мог решить вопрос иначе?
Кровь затмевала взор, я с трудом мог складывать слова в простые предложения. Осознавать реальность вообще удавалось через раз.
— Он получил то, что заслужил. Я, кстати, тоже, — хмыкнул и запрокинул голову, ощущая, как кровь по носоглотке спускается в пищевод. Отвратно.
— Я внес залог и позвонил нужным людям. Надо звонить Миле и решать вопрос с заявлением, они сняли побои. И он сейчас в больнице лежит. Ты не мог позвонить мне, Андрей, мать твою!
— Мне похую, что они там сняли. Он пытался ее изнасиловать, а потом пришел ко мне просить деньги для отмазки. Что я должен был сделать, когда он открыл дверь, и моему мозгу удалось сложить два и два?
Боря сжал челюсть и злобно сверкнул ожесточенным взглядом.
— А на семь лет не похуй? И почему у них разная фамилия?
— Меньше всего меня это волнует, вот честно.
Сплюнул кровь прямо на грязный пол убитой камеры предварительного заключения. Пульсация в голове становилась все сильнее и сильнее. Пожалуй, я был рад этим ударам, пусть мне будет плохо. Может эта боль станет напоминанием о том, какая я тварь.
Еся осторожно подходит ко мне с полным обмундированием и трусится, как тонкий листочек на шквальном ветру. Девочка, что ты сделаешь, когда узнаешь правду? Видит бог, я бы лучше вырвал бы себе сердце, чем позволил бы тебе узнать, но ты все равно узнаешь.
И будешь права, если просто забудешь о моем существовании. Сколько у меня времени? Прежде, чем оглушающая реальность раздавит все хорошее прессом?
— Я сгною тебя, я разотру твою жизнь в порошок! — валяясь на полу после пары ударов СОБра, шептал в пустоту. Падаль уже унесли на носилках в карету скорой помощи, и будь все проклято, но мне надо было бы приложить больше силы. Массивный ботинок находился прямо напротив моего лица. Они ждали. Ждали разрешения продолжить?
Тошнотворные всхлипывания наждачной бумагой скребли слух, словно мне по оголенных нервам водили. Бесит. Бесит. Лицемерная тварь, ты ведь все знала. Все знала и нагло улыбалась мне в лицо, поддерживая легенду брата о залетевшей бабенции.
— Это мы уничтожим тебя и все, что тебе дорого.
— Только попробуй к ней приблизиться, и я не знаю, что сделаю с тобой! Уничтожу просто!
Девушка усмехнулась и злобно прошипела:
— А я даже приближаться не буду, просто пришлю всю информацию о ее ненаглядном Андрее. Как думаешь, она будет в глубоком восторге, что любимый способствовал якобы ее обидчику избежать тюрьмы? — присела на корточки и продолжила извергать яд. — Я ее сразу узнала, а она меня нет. Малолетняя шлюха, которая только и может провоцировать на подобное, а потом бегать и кричать, что ее домогались!
Попытался встать, чтобы только она заткнулась, но меня придавило армейским ботинком.
— А знаешь, я когда-то мечтала стать той, для кого будет предназначаться этот щенячий взгляд. Но не сложилось. Так не доставайся же ты…
— Сука, ты просто сука, которую можно ебать в клубных туалетах и не более. Ты думаешь, я тебя помнил? Да выкуси, тварь, я впервые познакомился с тобой в больнице и плевать, что до этого трахал, оказывается, много раз. Я тебя не помню, я не помню таких шлюх!
Мне заломили руки и протащили на первый этаж, кинув в черный бус головой вперед.
Мягкое и невесомое прикосновение к лицу на минуту возвращает в реальность. Еся продолжает давиться слезами и пытаться себя сдерживать, но сильный тремор рук ярче всего говорит о волнении.
Она так нежно дезинфицирует и промывает раны, что мне хочется крикнуть: «Нет, не надо! Это все заслужено. Ты можешь добавить».
Мозг отключается, я просто наслаждаюсь моментом. Тем, как она дует на шипящую перекись на открытой ране, тем, как осторожно обводит каждую ссадину, как нежно и трепетно заботится. Наслаждайся. Впитывай момент до остатка. Времени осталось всего ничего.
— Ты не расскажешь…мне? — опухшие и покрасневшие глаза. Взгляд, наполненный страхом и болью, настолько осязаемой, что меня отшатывает как от удара.
Я просто хватаю ее за тонкую талию и помещаю к себе на колени. Водка ненавистная глушит часть боли, но внутреннюю не заглушить пойлом, не выжечь и не высечь.
Мне надо чувствовать, что она моя. Со мной. Рядом и близко.
Прижимаюсь к нежной шейке и жадно веду носом, запечатляя момент в душе. Захлопываю за ним дверцу и остервенело цепляю амбарный замок, чтобы не ускользнул никакой фрагмент радости.
Веду перебитыми руками по податливому телу и алчно вжимаю девочку в себя. Боль в ребрах тушится ею, все лечится ею. Истина никак не в пойле. Она в ней, в том, кем она меня делает рядом с собой. В кого превращает.
Еся перекидывает ноги так, чтобы обхватить меня, сидящего на широкой кровати. Теперь мы плотно прижаты друг к другу, и я могу слышать безумный стук сердца.
Грудь к груди. Запускаю руки под рубашку и скольжу пальцами по нежнейшей спинке. Мое безумие на грани. Мы сейчас на грани, на тонкой грани, переступив которую, не вернуться назад.
