Еся слабо выдыхает мне в шею, и пухлые губы проходятся по искалеченной коже. Моей некогда бывшей броне, закаленной для любой пули. Теперь изрешетила меня простая девочка. Лучшее, что чувствовал в своей бестолковой жизни.
Я распускаю собранные в высокий хвост волосы и задыхаюсь от запаха, наполнившего легкие. Так много и сразу. Накатывает лавиной. Спускает с высокой горки к подножию и раздавливает.
Второй рукой цепляю застежку лифчика и замираю в ожидании отказа, но она лишь прижимается ко мне ближе, давая возможность закончить начатое. В воздухе пахнет возбуждением, его можно потрогать. Оно прямо на мне, в искалеченных руках трепещет от неизведанных ощущений. Возбужденные соски трутся о ткань рубашки. Мало.
Веду языком по шее и прикусываю мочку уха. На языке ваниль.
Простреливает от возбуждения, ведет на инстинктах. Девочка тянется ко мне и тонкими пальцами пытается расстегнуть рубашку. Вроде улыбаюсь, но выходит настолько слабо, что со стороны наверняка похоже на оскал дикого животного. Но я таков и есть, а мое безумие явно не предел. Сдерживаю себя из последних сил.
— Тебе же больно, — нежные касания оседают на скулах. Задерживаются на щеке.
— Нисколько, — впиваюсь в пухлые губы и ощущаю металлический привкус. Наши поцелуи почти всегда с ним, потому что они безумны настолько, насколько безумен я сам рядом с ней.
Щеку холодит влага, она снова плачет. Жажду прикончить самого себя, лишь бы она не плакала из-за такой суки, как я. Незаслуживающий ни единой слезинки. Провожу языком по бархату и магнитом цепляюсь за широко распахнутые глаза, в которых вижу свое отражение.
Еся опускает руки на пресс и обводит немногочисленные мышцы большим пальцем, в то время, как я опускаю руки на возбужденную грудь, ощутимо сжимая в ладонях. Она закатывает глаза от удовольствия и прикусывает нижнюю губу, на что я перехватываю ее сам, посасывая. Скользя языком, щекоча и подгоняя к черте.
Медленно веду от бедра к пику груди, опускаясь лицом к ярко-розовой горошинке. Секунда, и я жадно посасываю нежную плоть, на что в комнате слышится сладкий стон.
Второй рукой сильнее прижимаю ее к себе. Цепляю сосок зубами, на что девушка хватается за плечи и выгибается в руках. Перехожу к другой груди, а второй рукой мягко опускаюсь к брюкам, приспускаю совсем чуть-чуть, чтобы касаться лишь лобка.
Лишь для того, чтобы погладить, но, когда девушка сама привстает, опускаюсь ниже, накрывая влажную промежность пальцами.
Слабо потираю круговыми движениями и безотрывно слежу за реакцией. Пухлые губы приоткрываются, дышит часто и много. Вновь опускаюсь к груди и одновременно вожу языком по твердому соску и пальцами по клитору. Плавится в руках, растекаясь по возбужденному телу.
Член стоит колом, я специально сажаю Есю на себя так, что и она это ощутила. Девушка резко опускает голову и вязким тянучим взглядом, подернутым дымкой похоти, смотрит мне в глаза. Тяжело дышит в приоткрытые губы. Дышу ею. Буквально.
Средним пальцем осторожно вхожу в истекающую промежность, неотрывно следя за тем, как расширяются зрачки. Вот так вот.
Нежно выхожу, цепляя клитор большим пальцем, и снова вхожу, как горячим ножом по маслу. Девушка обмякает в руках, пока вновь и вновь погружаюсь в нее, одновременно стимулируя грудь рукой. Сам же грубо впиваюсь в шею, оставляя на ней свое клеймо. Животное, не могу иначе. Еще. Сильнее, глубже, быстрее. Вот она кричит, после чего обмякает окончательно в руках, наваливаясь на меня всем телом.
А я сжимая ее так крепко, словно она может исчезнуть, раствориться. Улетучиться из моей жизни прямо сейчас.
Прямо так мы заваливаемся на кровать и, не прерывая объятий, засыпаем.
Я счастливая тварь.
Глава 25
ЕСЯ
Утро начинается странно. Нет, даже не так. Оно начинается с того, что мне безумно жарко, как будто я парюсь в сауне при максимальных температурах. А еще…ощущаю касания. Легкие, скользящие движения по телу распаляют кожу. Внутренний огонь уже не потушить.
— Доброе утро, — Андрей носом утыкается в шею и начинает водить по коже. Нежные прикосновения эхом отзываются в теле, стягиваясь узлом внизу живота.
Я думала, мне будет страшно, стыдно и безумно отвратительно, когда я утром проснусь после вчерашнего…Но на удивление, есть только небольшая неловкость, но не сказать, что я прямо стыжусь. Нет страха и нет отвращения, не было мыслей о прошлом, не было паники и шока. Словно все так, как и должно быть.
Как и говорила Маруся, что с нужным человеком эти мысли уйдут. Они просто утонут в вожделении.
— Доброе, — хриплю и с трудом проглатываю вязкую слюну. — Как ты себя чувствуешь? — пытаюсь повернуть лицо к себе, и сквозь препирания мне удается.
Это ужасно, ощущение, что он макнулся во все оттенки фиолетовых красок. Губа распухла еще больше, глаз закрылся полностью. И мне самой стало больно, безумно больно просто глядя на него.
— Андрюша, — легонько касаюсь лица в том месте, где кожа целая, и досадно хмурюсь, на что он лишь смеется и заваливается на меня сверху.
— Где мой утренний поцелуй? — почти кожа к коже, потому что он без рубашки, а я в расстегнутой наполовину.
Опускается и проводит по щеке языком. С этой позиции состояние ссадин видно еще детальнее.
— Больно, — подушечкой касаюсь кожи и морщусь, словно это меня приложили.
— Да хватит уже, не сахарный! — опускает руки по обе стороны от моей головы и неотрывно смотрит, заставляя меня смущаться и гореть. Почти буквально. Настолько прожигающий до самого нутра взор.
Секунда, и он целует, сначала мягко, скользя языком по контуру, потом глубже и сильнее. Стараюсь отвечать так, чтобы не причинить боль — не зацепить тонкую корочку. Пусть и давление в животе от возбужденного состояния Андрея, довольно сильно упирающегося в меня, никак не способствует самоконтролю. Скорее окончательно срывает тормоза.
— Еся, целуй меня нормально, да что за совокупление падших женщин, по-русски, блядство?!
— Ну извини, что я беспокоюсь о тебе, — нарочно отворачиваюсь. Андрей сдавленно дышит и касается губами ушка.
— Я это очень ценю, — утыкается носом в мочку и начинает щекотать.
Тяжело сдерживаться и уж тем более тяжело пытаться не смеяться, когда я до ужаса боюсь этого. И он ведь знает!
— Ну прекрати, Андрей, хватит, — извиваюсь и вдруг начинаю понимать, что трусь о него всем телом.
— Поцелуй меня по-взрослому и прекращу, — я уже на грани того, чтобы сползти с кровати на пол, настолько извиваюсь под ним. Смысл сказанного доходит с задержкой.
Перевожу на него взгляд и замечаю огромные такие смешинки. Ах ты ж манипулятор!
— Да что ты, а просто так нельзя?
— Нужно, целуй давай, у меня может раны заживают от этого быстрее, а ты меня лечить не хочешь.
