— Сука, я сотру ее в порошок.
— Мила уже все документы подготовила для иска. Записи с камер изъяли, тут светит угроза жизни и здоровью, она вцепилась в это мертвой хваткой. И кстати, ты должен гордиться такой сестрой. День и ночь тут в перерывах между поездками в полицию…
Я горжусь, еще как. Безумно. О родителях ни слова, очевидно, они не в курсе, а если и в курсе, то чихать хотели с высокой колокольни. Я ведь снова испортил репутацию семьи…Справился по всем фронтам.
— А Еся? Дай я позвоню ей.
— Давай ты сначала выйдешь отсюда, а потом продолжишь гастролировать с концертами, — злобно отвечает Боря и выходит.
Провожу в больнице еще долгих три дня, за которые мне разрешают разве что дышать самостоятельно и без конца проверяют сердце. Больничная обстановка режет без ножа, потому что я рвусь совсем в другое место, где мне хочется сейчас быть больше всего на свете.
На мои регулярные вопросы о Есе молчат все, включая сестру. Неоднозначно водит плечами и говорит, что ситуация ждет. Нихрена она не ждет, ситуация эта. Если я от тоски готов лезть на стенку и рвать на себе волосы. Зарос что чудовище. Видел свою обросшую рожу в зеркале и испугался. Черные кругли под глазами дополняют образ закоренелого бомжа с «задрипанного» района города.
Миллионный раз прошу Борю набрать Логвиненко, чтобы тот передал трубку моей девочке. Меня кроет. Идеи одна бредовее другой. Боря, разумеется, отказывается. Говорит, чтобы сам решал.
Окидывает меня каким-то подавленным взором. Интуиция шепчет, что «пизда котенку».
Они что-то знают, чего не знаю я. И от этого кости ломает. Да и физическое состояние на самом деле очень плохое, но я стараюсь не замечать ничего.
Бесит, что я без связи. Хотя нет, меня больше бесит, что я без своей Еси. Мне срочно надо увидеть ее. Обнять. Нет, просто увидеть. Потом обнять. Пусть ударит, но я должен видеть ее. Иначе просто загнусь, как нарик без дозы.
Мой телефон ушел в утиль, а новый Мила не подогнала, предпочитая держать меня в неведении. Так что я буквально лезу на стены от безысходности и отсутствия информации.
Стоит «откинуться», первым делом несусь в универ, понимая, что период сессии не окончен. Прямо так. Страшный Робинзон Крузо. Но внешний вид не может и не волнует меня в принципе, а сейчас и подавно. Рвение остается без ответа, потому что Еси здесь нет. Люди муравьями выползают из здания, но не ее группа.
Я долбанную прорву времени провожу возле универа, пытаясь выхватить хоть одно знакомое лицо, и как назло, нет ни ее подружек, ни бывшего. В админкорпусе меня узнаю не сразу, а даже узнав, с улыбкой сообщают, что Есения Логвиненко все давно закрыла на круглые пятерки. Моя девочка. Как иначе…
Целый день я мотаюсь к дому, по всему местам, где она обычно бывала и снова возвращаюсь под знакомый подъезд, следя за неосвещенными окнами нужной квартиры. Никаких признаков жизни. Попытки рассеиваются словно дым на сильном ветру.
В полночь, когда терпение заканчивается, и я, сидя в машине, начинаю клевать носом, боковым зрением замечаю знакомую фигуру.
Александр Павлович уставшей тяжелой походкой двигается в сторону дома. И стоит мне выйти из машины и показаться во всей красе, огонь в глазах загорается ярко, как костер инквизиции. Что-то мне подсказывает, что сжигать будут меня, а не ведьму.
— Давай так, чтобы я тебя через секунду не видел, — цедит отец Еси и продолжает идти. Видно, что слова даются ему через силу.
— Александр Павлович, это все не то, чем кажется на первый взгляд, — пытаюсь догнать.
— Прости, дочь, я правда не лез, — кидает на пол сумку и без предупреждения дает мне по роже. Это было резко и неожиданно, шо понос, честное слово. Отлетаю на асфальт моментально, не сгруппировался. Снизу вверх смотрю на разъяренного Логвиненко и прикидываю в уме, как много он может знать. Взгляд режет без ножа.
Да, удар сильный даже несмотря на возраст. Скула ноет адски, но я даже рад. Хотя бы такая боль отрезвляет, да и я бы поступил ровно так же само. А может и хуже, так что мужик еще держится.
— Слинял отсюда быстро, чтобы я больше не видел и духу твоего.
Сплевываю кровь и поднимаю руку.
—Послушайте, я все могу пояснить…
— Ты собрался пояснять что?! Что ты трахал баб, а потом потрахивал мою дочь, а после чего твоя шалашовка показывает ей ваши развлечения без прикрас?! ДА? Это ты собрался пояснить, вонючий ты кусок дерьма! Я всякое ожидал, но чтоб вытирать ноги о мою дочь — НЕТ. Запомни, я за каждую слезинку заставлю тебя страдать. Пусть и обещал, что не трону тебя. Мать Тереза нашлась тут. «Папа, не трогай, папа, не надо». Папу слушать надо!
— Это монтаж, Александр Павлович, дайте мне просто все пояснить.
— Нет.
— Я просто поговорю с ней…
Но договорить не дают, потому что мужчина пригвождает меня к стенке и обезумевшим взглядом скользит по лицу. После чего непринужденно выдает:
— Я вот не пойму, ты самоубийца или как? Если я узнаю, что ты хоть на метр к ней приблизился, готовь место на кладбище.
Отпускает меня и уходит, зацепив сумку с пола. Я впервые отчетливо вижу всю глобальность проблемы. Она просто феерически масштабна. Настолько, что я дышать уже не могу от сдавливающей плиты на груди. Сука. Ну что за жизнь?!
И почему я не могу сделать как обычно: положить свой детородный орган на все и жить в свое удовольствие. Почему петля на шее сдавливается с каждым вздохом все сильнее?
*******************************************************
Три недели я не видел и не слышал Есю. Настолько озверел за это время, что, найдя рубашку, в которой она спала, уснул, плотно уткнувшись носом в ткань, от которой еще исходил слабый аромат.
Я псих. Долбанный и конченный придурок. Каждый вечер я приезжал под окна слишком знакомой квартиры и ждал. Терпеливо и иногда озлобленно. Так не должно быть, черт возьми!
Логвиненко приходил и уходил, порой не приезжал и вовсе, но однажды он заметил меня. Изучающий взгляд лазером прошелся по лицу, после чего он сделал вид, что мы не знакомы.
Дни суматошно сливаются в единую бессвязную цепь. День сурка. Я пытаюсь найти Есю и не могу. Она словно сквозь землю провалилась, и самое паршивое, я даже не знаю толком, у кого ее искать. С друзьями знаком не был, знал только про какую-то Марусю. Но как она выглядит и где живет — без понятия.
Поднял на уши всех, но все что удалось узнать, — она покинула страну. Люди пообещали найти мне концы, но только пока воз и ныне там.
— Андрей, я понимаю, конечно, что ты не в себе сейчас, но завтра суд. Мне нужно, чтобы ты был предельно собран.
— Мне все равно, — откидываюсь на спинку кожаного кресла и прикрываю глаза. Как же мне все равно.
Пусть хоть планета остановится.
