Милону пришлось сделать паузу, чтобы прийти в себя. Затем он продолжал чуть более спокойно:
— С этого дня на всех заседаниях Килон повторяет в основном одну и ту же речь. Я все отрицаю и настаиваю на нашей версии: убийца неизвестен. Если сказать правду, виновных в преступлении пифагорейцев, убивших Ореста, посадят в тюрьму, а это должен решать сам Пифагор. Я не очень хороший политик, а Килон каждый день приобретает все новых и новых приверженцев. По окончании каждого заседания народ вьется вокруг него, как мухи, а затем провожает до дома, бормоча всякие гадости в наш адрес.
— Он больше не ищет поддержки Трехсот, — заявила Ариадна.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Милон.
— Он и раньше пытался одурачить Совет Тысячи. И тех, кого называет семьсот изгоев, и Трехсот. Теперь он изменил стратегию. Он хочет, чтобы семь сотен поддержали его в борьбе против трех. — Она помолчала, что-то обдумывая, затем продолжила: — Он ведет себя более агрессивно и амбициозно. Знает, что по закону решение Трехсот учитывается в первую очередь. Ему нужно восстание, чтобы побороть Трехсот, а для этого — надежная поддержка семи сотен… — Она пристально посмотрела на Милона, прежде чем завершить фразу: — А заодно и армии.
Милон аж подскочил:
— Как главнокомандующий я ручаюсь за ее полную преданность!
— Преданность есть всегда, все зависит от того, кому она предназначена, — с досадой возразила Ариадна. Она злилась на Милона за то, что тот не послал в Сибарис сообщение об убийстве Ореста.
Обиженный Милон собрался было ответить, но Акенон грозно посмотрел на него, и он подавил обиду. Некоторое время Акенон размышлял над одной деталью из рассказа Милона: моряк сказал, что уплатил двадцать золотых дариков, и та же сумма появилась под кроватью Ореста. Если Орест невиновен, кто-то должен был положить туда монеты. Это мог сделать пифагореец, но на допросах после смерти Даарука они пришли к выводу, что предателей среди них нет. А раз так, значит, это один из солдат, охраняющих общину. Акенон склонялся к этой версии еще и потому, что в своем рассказе Милон ни словом не упомянул этот ключевой момент.
— Милон, кто закопал монеты в спальне Ореста? Я ошибаюсь, предполагая, что в ту ночь исчез один из гоплитов, нанятых для охраны общины?
Акенон замолчал, повисла напряженная тишина. Дождь усилился. Слышен был только стук капель о землю. Акенон попытался разглядеть, как реагирует Милон на его слова, но темнота стала настолько непроницаемой, что он даже не был уверен, стоит тот по-прежнему перед ним. Он почувствовал прилив ярости. «Милон что, собирается на нас напасть?» — Акенон поднес руку к рукояти сабли. Кротонец был немолод, но все еще оставался непревзойденным чемпионом по борьбе.
Наконец из темноты донесся голос Милона, печальный и виноватый.
— Я обнаружил его отсутствие через час после убийства Ореста. Созвал солдат, назначенных для охраны. По приказу явились все, кроме одного: его мы с тех пор не видели. Его имя Крисипп. Он был одним из личных телохранителей Ореста.
Глава 71
17 июня 510 года до н. э
Цифры, геометрические фигуры, символы…
В течение нескольких минут глаза человека в маске всматривались в письмена: это было не просто внимательное изучение, а сложный процесс, представлявший собой ворота в математическое измерение. Затем он опустил веки и погрузился во вселенную знаний, используя исключительно силу разума. Он преодолевал неизмеримые расстояния, исследовал неизвестные пространства, наблюдал, изучал… и время от времени распутывал еще один узел, открывал закрытую дверь, отыскивал новый, пусть смутный, но ведущий к великим открытиям, которые сделают его мудрее и дадут власть над природой и людьми.
Легкий шум за спиной вывел его из транса. Внимание вернулось к телесным чувствам, и он увидел себя сидящим в подземелье своего убежища.
— Проходи, Крисипп, — донесся его глухой каменный голос.
За спиной открылась дверь. Вместо того чтобы повернуться, он искоса посмотрел в высокое бронзовое зеркало, стоявшее у стола. В полированной поверхности отразился Крисипп, вошедший в подземелье и остановившийся в паре метров.
— Учитель, задание выполнено.
— Какие-нибудь неприятности?
— Ни одной, господин.
— Превосходно.
Крисипп повернулся и вышел, закрыв за собой дверь. Человек в маске почувствовал, как внутри зарождается ликование, теплое и шипучее. Он не стал ему препятствовать, и из-под черной маски вырвался гортанный смех.
Последний пункт его плана был успешно осуществлен. Благодаря Крисиппу моряк в это время плыл в Афины с приказом не возвращаться в Великую Грецию. Он завербовал его двенадцать дней назад среди теринских рыбаков, в паре дней пути к западу от Кротона. Человек без привязанностей, с мутным прошлым, бежавший два года назад из Сиракуз. Промышлял он тем, что продавал рыбу, которую удавалось поймать с лодки размером чуть больше доски. Его недостижимая мечта состояла в том, чтобы однажды отправиться в Афины и промышлять рыбной ловлей на приличной лодке. Человек в маске понимал, что ради этой мечты он готов сделать все, что от него потребуют.
Из Терины он перевез моряка в убежище, располагавшееся между Кротоном и Сибарисом. Во время поездки использовал нужные слова, чтобы промыть ему мозги, отключить сомнения и разжечь амбиции. Это заставило моряка почувствовать, что служение богам или человеку в маске — почти одно и то же. К концу путешествия человек в маске добился от моряка абсолютной преданности. Если бы его поймали, он бы без колебаний выбрал смерть, не выдав хозяина ни словом.
Уже в убежище он объяснил, что моряк должен ежедневно являться в таверну и ждать молодого пифагорейского учителя, а дождавшись, заболтать его и запутать тщательно продуманной ложью. В конце он передал ему все необходимое для завершения обмана: мешок с золотыми дариками, которые тот должен был показать неосторожному учителю, и заготовленные пергаменты, раскрывающие тайны додекаэдра.
Человек в маске снова издал смешок, похожий на хруст мелких камней.
«Я должен успокоиться, чтобы продолжить занятия», — упрекнул он себя. Он применял на практике совершенно новые знания. Когда овладеет ими сполна, его сила возрастет.
«Через несколько часов я закончу, и тогда… — вздохнул он под маской, стиснув зубы. — Тогда все будет возможно».
Ему понадобилось время, чтобы успокоить волнение, которое вызывала в нем близость безграничной власти. Он чувствовал себя кукольным мастером, заставляющим плясать под свою дудку моряка, Крисиппа, обманутого учителя из общины, охваченного слепым пламенем гнева… В убийстве Ореста все исполняли его желания, подобно рабам, лишенным выбора. Замысел казался ему шедевром, однако для его исполнения понадобились определенные знания: тайна додекаэдра, грязное прошлое Ореста, точные детали пифагорейской клятвы.
* * *
Возле двери подземелья Крисипп пристально наблюдал за обстановкой. Вокруг небольшого каменного строения лес был особенно густым. С расстояния, превышавшего двадцать-тридцать метров, никто не мог бы разглядеть человеческое жилище. Тем более подземелье, куда можно было попасть через единственную замаскированную дверь. Гористая местность, удаленная от дорог, делала чье-либо появление маловероятным. Без сомнения, это было отличное укрытие.
