Между нулём и единицей вмещается беспредельное множество чисел: 0.1, 0.01, 0.101… Числа неисчерпаемы, после точки десятичной дроби они тянутся и тянутся бесконечно.
Воздушный шарик в голубой вышине становится всё меньше, меньше и истаивает до крохотной красной капельки.
Мои веки вздрагивают – кажется, это единственная часть моего тела, ещё способная двигаться. Боль медленно угасает, оставляя после себя пронзительный холод.
Я смаргиваю и начинаю считать до бесконечности.
А потом приходит темнота.
15
– Значит, я умерла?
По-прежнему сидя за столом, Лили поднимает на меня взрослые глаза, которые столько всего видели, и кивает. Слёзы так и бегут по её лицу.
– Когда ты не вернулась домой, мы все пошли тебя искать – мама, папа и я. Мы пошли обратно через мост к магазину и всё время звали тебя по имени. И это я увидела, как ты лежишь возле железнодорожных путей. – Лицо Лили сводит от боли, когда она переживает всё это заново. – Видимо, твой воздушный шарик задел за электрический провод. «Скорая» приехала быстро, но они уже ничего не могли сделать. Медики сказали, что ты умерла мгновенно.
Я вспоминаю окруживший меня белый свет. Электрический разряд в двадцать пять тысяч вольт, мгновенно пронзивший моё тело. Мгновение, которое длилось вечность.
Лили трясёт головой, прядь седых волос падает ей на заплаканное лицо:
– Зачем, ну зачем ты пошла через пути, Мейзи?!
Я тоже начинаю плакать. Как я могла сделать такую глупость?! Собственный ответ звучит для меня невыносимо, когда я заставляю себя выдавить его вслух:
– Я просто хотела обогнать тебя. Первой вернуться домой.
Плечи Лили вздрагивают – её тело сотрясает новый всхлип.
Я вспоминаю, как тем утром, в день моего рождения, Лили вот так же всхлипывала, сидя на краю ванны и глядя на татуировку на своём запястье. Конечно, сейчас она выглядит совсем взрослой, но я снова вижу на её месте девочку-подростка. Мою сестру. Только на этот раз я не знаю, что сказать, чтобы утешить её. Чтобы она перестала плакать. Я и сама не могу удержаться от слёз.
– Лили…
– Мама с папой считали, что в несчастье с тобой виновата я, – всхлипнула она. – Они говорили, что я ни в коем случае не должна была оставлять тебя одну.
Лили ни в чём не была виновата, но теперь я могла думать только о маме с папой.
– А где они сейчас? – спрашиваю я, с трудом выговаривая слова.
– Папа умер в прошлом году, – отвечает Лили. Я слышу, как дрожит её голос. – Ему было всего шестьдесят два, но рак опять вернулся. Тогда я и переехала к маме. Она тяжело это перенесла, ты знаешь. Мне кажется, она стала забываться и путаться. Совсем как когда-то бабушка Пегг… – Голос Лили стихает. Она сидит, обхватив голову руками.
Я стою, совершенно оцепенев.
В компьютерном чипе информацию можно хранить в виде нуля или единицы – «включено/выключено», «да/нет». Но в моей голове сейчас все до единого переключатели вопят одно-единственное слово: НЕТ!
Я не в силах говорить, не в силах даже до конца осознать то, что сказала мне Лили.
Лили поднимает голову, видит моё потрясённое лицо и тянет ко мне руку. На внутренней стороне её запястья я вижу татуировку – ленту Мёбиуса. Её края чуть расплылись от времени, чернила потускнели.
– Мне так жаль, Мейзи, – говорит она, поднимаясь на ноги. – Всё должно было быть совсем не так.
Над её головой, через стекло мансардного окна, я вижу сияющее в голубом небе солнце. Но в нём больше нет тепла. Это только картинка, скрывающая трещину, сквозь которую сочится темнота.
– А это что такое? – всхлипнув, спрашиваю я.
– Моя работа, – отвечает Лили. – Труд всей моей жизни. – Резкие линии в уголках её рта чуть смягчаются. – Симуляция Вселенной, где мы снова могли бы быть вместе. – Лили оборачивается к столу позади себя и указывает на открытый ноутбук. – Всё, что ты видишь, всё, что слышишь или ощущаешь на вкус, всё, что обоняешь и чего касаешься, – часть этой компьютерной реальности. Когда ты умерла, Мейзи, я решила, что мой долг – исполнить твою мечту. Я поступила в университет и стала изучать программирование. Научилась у папы всему, что касалось дизайна видеоигр и построения виртуальных миров. Со временем компьютеры становились всё сложнее, и вместе с ними возрастала и сложность мира, который я могла создавать. Наш дом, наша улица, наш город, наша жизнь – в тот день, когда ты нас покинула, всё это началось заново.
Я смотрю на свою сестру, которая сейчас выглядит даже старше, чем мама. Получается так, словно Лили пыталась прожить мою жизнь вместо меня.
– Ты же хотела заниматься модой, – говорю я.
– Ну, разница не так уж велика, – Лили с чуть кривоватой улыбкой пожимает плечами. – Что там дизайн, что здесь. Кроме того, кое-где мне удавалось вставить кое-что из своих модных задумок. – Она указывает на нагрудный карман моей пижамы.
Я опускаю взгляд и впервые замечаю пришитый к нему ярлычок дизайнера. Я пробегаю по нему пальцами, и выпуклые буквы под ними складываются в очень модное имя. На ярлычке остаются красные пятнышки – свежие капельки крови, выступившие из моего уколотого значком пальца. Я морщусь, опасаясь, что эта кровь теперь не отстирается, но потом до меня доходит, что об этом можно больше не беспокоиться.
Всё это не настоящее.
Я разглядываю подушечку своего пальца, тонкие бороздки на коже. Каждая линия, каждый завиток отпечатка моего пальца абсолютно уникальны. Но если это виртуальная реальность, воссозданная компьютером – то что же тогда я?
– А я настоящая? – задаю я вопрос.
– Для меня – да, – кивает Лили.
Я перебираю всплывающие в моей голове воспоминания. Вот я сижу на диване, привалившись к маме, и мы вместе читаем сказки. Вот мы с папой гоняем мяч на заднем дворе. Вот я иду в школу, потом бросаю школу, сижу за столом с миссис Брэдбери, и она рассказывает мне об устройстве Вселенной. Вот мы играем в «Яростные карт-гонки» вместе с Лили и хохочем до упаду, когда наши персонажи с громким пуканьем носятся по треку. Как я могу помнить всё это, если оно не настоящее?
Я даже не успеваю задать этот вопрос вслух, как Лили начинает отвечать:
– Когда приехала «Скорая», мама с папой умоляли спасти тебя. Медики не нашли у тебя сердцебиения, но всё равно подключили тебя к аппарату для поддержания жизнедеятельности. Это было всё, что они могли сделать. Ты уже не дышала, у тебя не было пульса, вообще ни единого признака жизни, но электроэнцефалограмма ещё регистрировала какую-то активность мозга – даже после клинической смерти. Сначала всплеск активности в дельта-ритме, потом всё тише, тише… и ничего. Но папе удалось записать эти волны, пока они не пропали. – Глаза Лили ищут мой взгляд, чтобы убедиться, что я понимаю. – С тех пор как тебя не стало, Мейзи, учёные успели узнать много нового о том, как функционирует мозг. Они закартировали все восемьдесят шесть миллиардов нейронов, составляющих человеческое сознание, и выяснили, как эти клетки передают друг другу информацию с помощью электрических импульсов – совсем как транзисторы в компьютерных микросхемах. А потом научились расшифровывать мысли, закодированные в этих импульсах. С помощью одного моего друга-нейробиолога я сумела преобразовать записанную папой активность твоего мозга в цифровые данные. Они и стали основой программы, которая сделала тебя тобой.
