Я висела, пришпиленная к стене за руки и за ноги какой-то липкой гадостью вроде смолы. Горячей и булькающей. Правда, едва я очнулась и моё внутреннее солнце поугасло, гадость лопнула последними пузырями и застыла ледяными оковами. И мои конечности сразу, до костей, пронзил дикий холод. Руки онемели по плечи и перестали ощущаться, ноги скрутило судорогами.
А напротив меня стоял второй староста и с любопытством наблюдал за поведением гадости. Едва она вернулась в первичное состояние, он с не меньшим любопытством посмотрел на меня и с видом знатока изрёк:
– Знающая старой крови. Говорящая. Ведь так, чали?
Я не ответила, оглядываясь. Коридор. Подземелье. Очень похожее на то, где я была днём, только побольше и без корней. И освещения. И староста, похоже, отлично видел в темноте.
– Я же знаю, – снова заговорил он, – что вы не совсем уж молчуны. Кто ты такая?
Я посмотрела на него в упор и улыбнулась. И, подражая хриплому голосу Немы, предложила:
– А подойди. Шепну. На ушко. Направлю.
Он заколебался, но интерес оказался сильнее страха. Несколько осторожных шагов, и он подобрался вплотную. И даже, дурачьё необразованное, ухо подставил.
Совсем хладнокровные забыли, что нам для чар не нужны руки.
Я глубоко вдохнула и резко выдохнула, «плюнув» на старосту искрящей струей. Он успел издать лишь один – короткий и тонкий – писк. И рухнул на пол. Искры впились в него жалящими пчёлами и в считанные мгновения «обглодали» до костей, оставив на полу лишь обугленный скелет и лужу раскалённой крови.
Удерживающая меня гадость снова вскипела и сползла со стены расплавленной смолой. Я неловко плюхнулась вниз и растёрла руки, возвращая ощущение себя – без ломоты и судорог, до кончиков пальцев. Брезгливо посмотрела на кости и присела рядом с кровью. Быстро умер – жаль. Очень хотелось показать – каково это, когда по твою душу приходит Зной… но да ладно. Этим продажных дураков не исправить.
Кроме меня в коридоре никого и ничего не было, и я рискнула быстро собрать сведения. Кровь «заговорила» сразу и показала много. И мало. Вереницы незнакомых образов – и, зуб даю, большинство в не своих обличьях. Ничего важного я не узнала. Да, иногда «воронки» использовать необязательно. Довольно того, что человек не увидит нужных лиц, не услышит настоящих имён и не узнает ничего существенного.
Встав, я бросила в лужу крови искры, сжигая её. Он был самым обычным знающим, вроде Горды. Однажды захотел вернуться к себе-человеку и совершенно «случайно» узнал, как. Кладовая знаний Травны – точно некая точка притяжения мятежных душ. Надо бы туда наведаться. И, в общем-то, по дороге, если двигаться к сердцу Серединной равнины.
Но прежде…
Коридор убегал в одинаковую темноту – что вперёд, что назад. Поколебавшись, я сдула с ладони искру и велела:
– Ищи живое.
И она устремилась вперёд.
Я отправилась за ней медленно, прислушиваясь ко всему – и к звукам, и к ощущениям, но не замечала ничего необычного. Темно. Сыро и холодно. Пахнет гнилью. Обычное – самое обычное! – подземелье, каких в Обжитых землях десятки. Они вообще – один сплошной подземный лабиринт, который по своим причинам прокопали ещё первые обитатели этих мест, а новые потом переделали под свои нужды.
И всё же что-то было. Во времена Забытых здесь спрятали нечто так ловко, что никто не понял и не узнал.
А может, и не прятали. Может, оно само приползло, недобитое, и уснуло на века.
Нужны ли другим помощникам Забытых сторожа? Не знаю. Мы о сторожах дыхания-то не знали.
Коридор тянулся уныло и мрачно, будто не собираясь кончаться. Утомительное однообразие – и ни одного ответвления. Я попыталась прикинуть, где сейчас нахожусь, но не поняла. Может быть, ещё в Заречном, а может, уже давно нет. Но да Вёртка везде найдёт.
Я очень старалась соблюдать осторожность и быть бдительной, но всё равно попалась.
Искра, выполнив поручение, потухла, рассыпавшись на грязном полу горсткой золы. Я огляделась, но никаких признаков живого не обнаружила. Вообще. Хотя эти чары ни разу меня не подводили. Я сжала в ладони новую искру, но использовать её не успела.
Подземелье… исчезло. Как недавно я моргнула и проснулась здесь пленницей, так и сейчас – я снова моргнула, и в это мгновение точно кто-то гигантскую штору отдёрнул. Вместо узкого грязного прохода – мрачные своды огромной древней пещеры.
Я была готова к очередной подставе, но, Забытые её побери, подстава оказалась готовее. Я даже шагнуть не успела – только под ноги интуитивно глянула. Чтобы отпрянуть, споткнуться и очутиться на полу. А вокруг меня из неприметных трещин вырвался, распускаясь, ледяной цветок – короткие, с прожилками, прозрачные лепестки, и подвижная сердцевина, из которой расползлись ледяные плети, приморозив меня к полу крепче недавней гадости. Я вообще перестала ощущать и своё тело, и своё солнце.
А чем меня накрыло после, я не поняла. Дикая смесь ужаса, паники и детского «не верю!» с полным отрицанием и коротким помутнением сознания. Мир потемнел, крутанулся и вернулся в привычное положение. И отрицание не сработало, сменившись похмельным взрослым отрезвлением: не вышло… Я по-прежнему сидела на полу с пробитыми руками и ногами там, где под кожу проникли ледяные щупальца, выстужая и замораживая кровь.
Я постаралась успокоиться. Паникой делу не поможешь – только лишишь себя последнего призрачного шанса выжить. Закрыв глаза, я использовала единственное доступное средство – песню. Тот мотив, что я подцепила от дружных жителей деревень, зазвучал монотонной, бессловесной колыбельной, успокаивая сердце и выравнивая дыхание. Во взрослом возрасте я забыла о целебной силе песни, но из детства помнила, как на меня действовали мамины колыбельные. Я сразу же засыпала.
А сейчас, наоборот, проснулась.
То, что замерло под ледяными чарами безлетных, задрожало и отозвалось хрустальными переливами: я здесь! И выручу тебя, дай срок…
Я выдохнула и открыла глаза. И сразу же увидела первого старосту. Довольный, как обожравшийся сметаны кот, который после ухитрился сцапать жирную мышь, он стоял шагах в десяти от меня и улыбался.
– Негостевая погодка-то, да, чали? – он подмигнул.
Я промолчала, озираясь. Пещера была не просто огромной – безразмерной. Я не видела ни стен, ни потолка. Всё, что попадалось на глаза, это длинные и уродливые ледяные наросты, сползающие с потолка и прорывающиеся из-под земли вместе с холодными испарениями. А рядом, в соседнем цветке, ничком лежало тело. Я воспрянула, и песня внутри зазвучала громче. Если это Метень, то где-то рядом и Вёртка.
Моя песенка ещё не спета, нет. Я только учусь понимать (и вспоминать), для чего она нужна искрящим.
– Что, искра? – усмехнулся староста. – Не снизойдешь в разговоре до хладнокровного? Мы вам не чета, да?
Я перевела взгляд со второго цветка на человека и великодушно разрешила:
