— Пора возвращаться. У меня еще много дел, — строго сказала она.
— Ты слишком много работаешь.
Либби, насупившись, отвернулась, и Кэл удивленно спросил:
— Что я опять сказал не так? Нажал не на ту кнопку?
Злясь больше на себя, чем на него, она пожала плечами:
— Я злюсь потому, что все мне так говорят. Иногда я даже сама себя спрашиваю, почему я столько работаю.
— Но ведь это не преступление, верно?
Либби невольно рассмеялась — до того покаянно он на нее смотрел.
— Нет, во всяком случае — пока.
— Разве преступление — взять на день выходной?
— Нет, но…
— Нет — и хватит. Скажи себе: настало время «Миллера». — Натолкнувшись на ее ошарашенный взгляд, Кэл развел руками: — Как в рекламе…
— Да, понимаю… — Она внимательно разглядывала свою руку, лежащую на коленях. То цитирует Байрона, то повторяет глупую рекламу пива. — Хорнблауэр, время от времени я сомневаюсь в том, что ты настоящий.
— Настоящий, можешь не сомневаться. — Кэл потянулся и посмотрел на небо. Под ним прохладная и мягкая трава; ветерок лениво шелестит в кронах деревьев. — Что ты видишь там, наверху?
Либби запрокинула голову.
— Небо. Голубое небо, и на нем, слава богу, всего несколько тучек, да и те уйдут к вечеру.
— Тебе никогда не было интересно, что там, дальше?
— Где — дальше?
— За этой синевой. — Полузакрыв глаза, Кэл вспомнил бесконечные россыпи звезд, черноту космоса, безупречную симметрию, спутники, которые вращаются по орбитам планет. — Ты никогда не представляла, сколько там, вдали, других миров?
— Нет. — Она видела лишь голубой небесный свод, и на его фоне горы. — Наверное, потому, что я больше думаю о мирах, которые существовали раньше. В силу своей работы я смотрю вниз, на землю, а не на небо.
— Если хочешь, чтобы мир и красота сохранились, почаще смотри на звезды. — Кэл одернул себя. Глупо тосковать по тому, что так легко потерять. Как странно, что он так много думает о будущем, а Либби — о прошлом, хотя у них есть настоящее здесь и сейчас. — Какие ты любишь фильмы и какую музыку? — сухо спросил он.
Либби покачала головой. Как у него скачут мысли!
— Раньше ты говорила, что для развлечения смотришь кино и слушаешь музыку. Вот я и спрашиваю, что тебе нравится?
— Мне много чего нравится. А фильмы… И хорошие, и плохие. Вернее, я во всем могу найти что-то хорошее.
— Какой у тебя любимый фильм?
— Трудно назвать сразу… — Но он так настойчиво смотрел на нее, так серьезно, что Либби наугад выбрала один из списка своих самых любимых: — «Касабланка».
Ему понравилось звучание слова, то, как она его произнесла.
— О чем он?
— Перестань, Хорнблауэр! Уж «Касабланку»-то видели все, а кто не видел, все равно знает, о чем там речь!
— Я его не смотрел и ничего не знаю. — Он быстро, невинно улыбнулся; таким улыбкам, как знают все женщины, доверять нельзя. — Наверное, занят был, когда он вышел.
Либби снова рассмеялась, тряхнула головой, и в ее глазах заплясали веселые огоньки.
— Ну да, конечно! Мы с тобой оба, наверное, были ужасно заняты в сороковых годах.
Кэл сделал вид, что пропустил колкость мимо ушей.
— Так в чем там дело? — Сюжет Кэла не волновал. Ему просто хотелось послушать ее голос и понаблюдать за ней.
Пожав плечами, она начала рассказывать. Сидеть у воды и мечтать так приятно… Кэл слушал ее взволнованный рассказ об утраченной любви, героизме и самопожертвовании. Но еще больше ему нравилось, как она жестикулирует, как голос от волнения то замирает, то повышается. И как все переживания тут же отражаются на ее лице; когда Либби поведала ему о встрече бывших влюбленных, которых вновь разлучила судьба, взгляд ее потемнел.
— Конец несчастливый, — заметил Кэл.
— Да, но мне всегда казалось, что Рик еще встретит ее… через много лет, после войны.
— Почему?
Либби легла на спину, закинув руки за голову.
— Потому что они созданы друг для друга. Когда так бывает, люди находят друг друга, что бы ни случилось. — Она повернула к нему улыбающееся лицо и тут же посерьезнела, когда заметила, как он на нее смотрит. Ей показалось, что они одни во всем мире. Не просто одни в горах — а совершенно, полностью одни во всем мире, как Адам и Ева.
Сердце пронзила острая тоска. Впервые в жизни она затосковала — телом, душой и сердцем.
— Не надо, — тихо попросил Кэл, когда она привстала, и едва заметно дотронулся рукой до ее плеча. Она застыла. — Жаль, что ты меня боишься.
— Я тебя не боюсь, — задыхаясь, словно на бегу, проговорила Либби.
— Чего же ты тогда боишься?
— Ничего. — «Какой у него бывает нежный голос, — подумала она. — Такой нежный и ласковый, что даже страшно…»
— Ты как натянутая струна. — Своими длинными гибкими пальцами он начал массировать ей мышцы шеи. Он перевернулся, и его губы оказались у ее виска, прохладные, как летний ветерок. — Признайся, чего ты боишься?
— Вот этого. — Она оттолкнула его руки. Не знаю, как бороться с тем, что я сейчас чувствую.
— А зачем бороться? — Он положил руку ей на талию, изумленный силой своего желания.
— Все так быстро происходит… — Она больше не отталкивала его. Ее сопротивление таяло в потоке горячего, острого желания.
— Быстро?! — Смех вышел натужным; он зарылся лицом в ее волосы. — Да мы знакомы почти триста лет!
— Калеб, прошу тебя. — В голосе Либби послышались тревожные, молящие нотки. Голос ее беспомощно затих. Почувствовав ее трепет, Кэл понял, что победил. Но в ее глазах он заметил смущение и понял: если он сейчас воспользуется плодами своей победы, она его, наверное, не простит.
Безумное желание, которое он испытывал, натолкнулось на что-то новое, непонятное. Он отвернулся от нее и встал. Повернувшись к ней спиной, принялся смотреть, как пляшут на поверхности воды солнечные зайчики.
— Ты всех мужчин доводишь до безумия?
Либби плотно прижала колени к груди.
— Нет… Конечно нет.
— Значит, мне крупно повезло. — Он поднял глаза к небу. Ему хотелось снова оказаться там и пронзать пространство. Одному. На свободе.
Рядом зашелестела трава. Она встала. Интересно, сумеет ли он когда-нибудь по-настоящему освободиться от нее.
— Я хочу тебя, Либби.
Либби промолчала. Она вдруг лишилась дара речи. Еще ни один мужчина не говорил ей этих простых слов. И даже если бы она уже слышала их от тысяч других мужчин, сейчас они прозвучали бы по-новому. Никто не сумел бы произнести их вот так…
