– Слегка?! – прохрипела Веригина, промакивая уголком салфетки слезы, чтобы не размазать тушь. – Ты отравить меня решил, мерзавец?!
– Да там всего один перчик и немного горчицы…
– Матерь Божья, ты целый перец туда бухнул?! Воды, срочно воды! Ты же сжег мне весь пищевод!
Глеб суетливо заметался по кухне в поисках графина или бутылки с питьевой водой, но ничего подобного не заметил. К счастью, он вовремя вспомнил про кофе, решил, что хороший ароматный напиток исправит ситуацию. Схватился за турку, плеснул в первую попавшуюся чашку и протянул Илоне Ивановне. Та машинально пригубила – и фыркнула, окатив все вокруг россыпью коричневых брызг.
– Это еще что за ледяная дрянь?! – Она высунула язык и принялась ожесточенно тереть его салфеткой.
– Я кофе варил… Может, у вас плита сломана…
– А ты ее включил, враг рода человеческого?! – Илона скомкала салфетку и метко бросила в Глеба.
– Я думал, она сенсорная… – Он отвечал на автомате, барахтался, как рыба на суше, понимая, что с каждым движением губ только отдаляет себя от спасения.
– Газовая?! – Веригина, кажется, хотела сказать что-то еще, но передумала. Подняла руки, призывая к тишине, закрыла глаза и замерла как статуя. И только ее гневно трепещущие ноздри показывали, что она еще не впала в анабиоз окончательно.
Глеб честно ждал вердикта. И ему не требовалось прибегать к дедуктивному методу, чтобы догадаться: в лучшем случае он просто лишится заказа, в худшем – Илона прямо сейчас выставит его на мороз. Но что самое ужасное, ему придется добираться до Москвы в этом бархатном халате, рискуя оказаться либо в дурке, либо в обезьяннике по подозрению в эксгибиционизме. И в тот момент, когда Рудаков готов был уже уйти с кухни с позором, Веригина наконец открыла глаза.
– Ты устроишь эту презентацию, – произнесла она с поистине королевским достоинством.
– Серьезно?! – Глеб не знал, радоваться ему или бояться очередного подвоха.
– Серьезнее некуда. Если уж твоему отцу так сильно нужно, чтобы ты заработал эти несчастные деньги, я помогу. А кроме того, – Веригина налила себе воды из-под крана и прополоскала рот, – я ненавижу Минину. – И она сплюнула с таким видом, словно там, в раковине, сидела эта самая Минина.
Как выяснилось пятью минутами позже – когда Илона Ивановна заварила себе ромашкового чая для успокоения и похоронила Глебовы кулинарные начинания в мусорном ведре, – Елена Минина и была той писательницей, что задумала покорить литературный бомонд презентацией новой книги. Что-то там про тайные связи, наверное, детектив или шпионская история.
– Переговорами займусь я, – холодно заявила Илона Ивановна. – Твое дело – организация.
И Глеб не возражал. Ему хватило одной женщины из мира литературы, вторую бы он сегодня точно не вынес. К тому же он был рад, что самая неприятная работа свалится на хрупкие плечи Веригиной. В бизнесе всегда кто-то должен отвечать за идейное наполнение, а кому-то достается скучная монотонная возня, и пока Рудаков не нашел замену Алине, он готов был уступить ее обязанности Илоне Ивановне. Да и своей доли она вроде не требовала.
После завтрака и часа размышлений у окна – по крайней мере, так со стороны выглядело то, что Веригина гордо именовала поэтическим процессом, – Глебу наконец вручили полосатый деловой костюм из гардероба покойника, чтобы при полном параде навестить потенциальную клиентку.
Костюм был, надо сказать, отвратительный. Мало того что коричневый, так еще и пропах насквозь средством от моли. Но если уж Веригиной так нравилось ностальгировать, Глеб из чувства благодарности простил ей этот маленький каприз, внутренне смирился с ролью ее несуществующего наследника и позволил нацепить на себя чудовищный шейный платок. Илона Ивановна, конечно, утверждала, что это писк моды, но не уточнила, какого столетия.
Вообще, чем дольше Глеб общался с подругой своей матушки, тем отчетливее понимал, что окружение себе Илона подбирает по принципу фона для собственной персоны. Сама она всегда должна была находиться в центре композиции, остальным полагалось скромно гармонировать с ней, но ни в коем случае не отсвечивать и не перетягивать акцент на себя. Даже костюм Глеба она выбрала исключительно потому, что тот сочетался с ее сапогами и выгодно оттенял изумрудное шерстяное платье.
Елена Минина затесалась в число подруг поэтессы-аристократки тоже не случайно. Во-первых, она была старше Илоны, а во-вторых – толще. Ее дом после замысловатого жилища Веригиной показался Глебу вполне уютным, а главное – нормальным. Аккуратный светлый коттедж, окруженный заснеженными холмиками клумб и красными колпаками садовых гномов.
– Мещанство, – походя фыркнула Илона Ивановна, и Глеб, который уже собрался высказать Мининой комплимент за ландшафтный дизайн, прикусил язык.
Все время, которое Рудаков провел в доме писательницы, он гадал, что за странные отношения связывают двух этих женщин. К примеру, Веригина при встрече бросилась лобызать скромную пухлую Минину с таким рвением, словно та только вернулась из полярной экспедиции. Но не прошло и секунды, как Илона оглядела бежевое убранство писательского дома и наморщила носик:
– Я бы на твоем месте уволила домработницу. Жуткая пыль.
Глеб уронил челюсть: во дворце самой Илоны Ивановны пыль была неотъемлемой частью интерьера, словно хозяйка нарочно копила слой потолще, чтобы на нем записывать навеянные музами строки. У Мининой же царила идеальная чистота, даже бесконечные фарфоровые статуэтки на узких полочках сияли так, будто их канифолили по три раза на дню.
– Но у меня нет домработницы, я сама убираюсь, – писательница поджала губы, отчего ее бульдожьи брыли печально качнулись и повисли еще ниже.
– Да? – притворно удивилась Веригина. – Ну не обижайся. Наверное, ты просто подобрала неудачный цвет стен, и поэтому все кажется немного затертым и грязным. – На этой торжественной ноте Илона элегантным движением сбросила пальто с лисьим воротником, и Мининой ничего не оставалось, кроме как поймать его, подобно опытной гардеробщице. Да, Веригину Господь определенно наделил талантом. В особенности – по части того, как заставлять окружающих чувствовать себя ее прислугой.
И так продолжалось все время. Илона Ивановна вроде и нахваливала Минину, но при этом каждым своим иезуитским комплиментом загоняла самооценку «подруги» все глубже под плинтус.
– Какие чудесные булочки! – восхитилась Веригина, когда перед ней поставили блюдо с румяной выпечкой. – Жаль, не могу попробовать, я все-таки слежу за фигурой. Знаешь, иногда я тебе даже завидую! Как хорошо, наверное, когда тебе плевать, как ты выглядишь и что о тебе думают окружающие.
Или:
– Я так рада, что у тебя выходит новая книга! Третья за год, с ума сойти! Ты правильно делаешь, что не заморачиваешься с качеством текста, тут главное – встать на поток. Все равно среди твоих читателей мало настоящих знатоков литературы.
Глебу было отчаянно жаль бедную писательницу. Если он к чему и пришел, наблюдая за изощренной словесной поркой, так это к тому, что женская дружба – миф. То, что связывало двух жриц литературы, напоминало скорее странный симбиоз. Одна питала свой нарциссизм, вторая… Нет, Минину Глеб все же до конца не раскусил. То ли она и вправду была мазохисткой, то ли просто черпала вдохновение для книг, и сразу после бесед с Веригиной садилась писать про особо жестокие убийства.
