Но как так получилось? Ведь когда-то все хорошо было… А сейчас что осталось? Будто шла по ровному полю и провалилась в темную яму. Когда это падение началось, с чего, почему?
Может, и не было никакого ровного поля, может, все с этой темной ямы и началось? Может, она сразу там находилась, а сама думала, что идет по ровному полю? Как там Веничка говорил – не повзрослела еще, заплюхалась в детском эгоизме…
Выходит, и сейчас она лишняя на этом семейном празднике? Хоть и посвящен этот праздник ее возвращению… Да, лишняя. Блудная жена, плохая дочь, никчемная мать. Все хорошие, она одна среди них плохая. И у всех есть кого любить… У мамы есть кукушонок, у Лешика – его обожаемая Лиза, а у нее кто? Танька? Подруга, на плече у которой она никогда в жизни не заплачет и которой и рассказать-то про себя ничего нельзя? Потому что она презирает Таньку, потому что та никогда ее не поймет?
Вот тебе и все как у всех, и даже лучше… Как лучше, если она лишняя на этом семейном празднике, устроенном в честь ее возвращения? Сидит за этим сытым столом как нелепая декорация… Даже у Таньки есть тут свое законное место, а у нее – нет…
Надо же, какое вдруг откровение горестное нашло. Она ж полагала всегда, что все совершенно наоборот – это они приложены к ней в качестве красивого фона ее благополучия, показателя ее жизненной успешности… И что теперь со всем этим делать, как дальше жить?
Ой, да ну и пусть! И вообще… Если уж до конца быть честной перед самой собой, разве это сейчас ее гложет? Ведь нет! Совсем другая мысль ее мучает… Никак из головы эта проклятая мысль не идет – встать бы и выбежать на улицу, поймать такси и рвануть обратно в аэропорт! А что? Билеты на самолет наверняка есть! Сейчас много рейсов в Сочи, улететь можно! Улететь, через каких-то три-четыре часа увидеть Сашу… Пусть бы она была самой ужасной на свете женой и матерью, плохой подругой и дочерью – она бы так сделала! Если б только он ее ждал…
– Лесь, ты чего молчишь, не отвечаешь мне? О чем так сильно задумалась? – услышала она Танькин голос и вздрогнула, будто очнулась. Переспросила растерянно:
– Что, Тань? Я не слышала, о чем ты спросила…
– Ты чего такая незагорелая, спрашиваю? Будто не на море была…
– Ну да, не загорела… Погоды не было, Тань. И море все время штормило.
– Но как же… Я смотрела прогноз, всегда там было плюс тридцать и без дождей… Да и как еще может быть в Сочи в начале августа, не понимаю?
– Можно подумать, Тань, ты там каждый год в конце июля пропадаешь… – насмешливо ответила Леся и увидела, как Лешик глянул на нее неодобрительно. Мол, зачем Таню обижаешь ни за что ни про что?
– Нет, я вообще там ни разу не была… – не заметив, как обычно, никакой насмешливости, с улыбкой проговорила Танька. – Я никогда нигде не была, ты же знаешь. Моей зарплаты едва-едва на жизнь хватает, какие мне поездки!
– А хотела бы, Тань?
– Даже не знаю, Лесь… Нет, наверное, не хотела бы. Мне и здесь хорошо. Да я вообще не понимаю людей, которые куда-то ездят, будто им дома не сидится! Неужели им денег на это не жалко, а? Мне бы вот жалко было, ей– богу… Это ж получается – деньги на ветер, ведь жалко же…
– А куда, если не на ветер, Тань?
– Ну… Можно скопить хорошую сумму, если их аккуратно и с умом расходовать… И дачку купить, например… Ездить туда, в огороде копаться, соленья-варенья на зиму заготавливать… Все больше пользы будет, чем просто так деньги спускать неизвестно на что!
– Да уж… – грустно вздохнула Ольга Петровна, с жалостью взглянув на Таньку. – Вам бы замуж, Танечка, хорошая бы жена из вас вышла, рачительная и хозяйственная…
Танька глянула на нее и вдруг смутилась – так вся и залилась ярким румянцем, будто Ольга Петровна сказала сейчас невесть что. А Ольга Петровна вдруг повторила Танькин вопрос, удивленно подняв брови:
– А правда, Лесь… Чего ты не загорела-то? Так ведь и не ответила?
– Как это не ответила, мам? Я ответила… – буркнула она с досадой и посмотрела затравленно исподлобья, словно прося отвязаться от нее по-доброму, не приставать с глупыми вопросами, проявить материнскую солидарность и понимание.
– Ты сказала, погоды не было? Ну не знаю, не знаю… – не приняла ее молчаливой просьбы мама. – У меня вчера соседи из Сочи прилетели – загорелые все как черти…
– Ольга Петровна, передайте сюда, пожалуйста, салат с кальмарами! – нарочито громко и быстро проговорил Лешик. И тут же, обращаясь к Лесе, сообщил: – Представляешь, а Коленька недавно подрался! Первый раз в жизни! Расскажите ей, Ольга Петровна!
Леся глянула на него с благодарностью. Даже горло сжалось от этой неожиданной благодарности и помощи со стороны Лешика, которая будто сама собой прилетела, хотя по всем канонам и не должна была…
– Да что я, пусть он сам и расскажет! – смеясь, обратилась Ольга Петровна к смущенному общим вниманием внуку. – Я только спросила – за правое ли дело хоть дрался-то?
– Так за правое или как? – с любовью глядя на уткнувшегося носом в тарелку сына, переспросил Лешик.
– Да ну, пап… Я тебе потом одному расскажу, ладно? – поднял на него мальчишка круглые серьезные глаза.
– Ну, тогда тут наверняка шерше ля фам! – засмеялась громко Танька. – Да, Лесь? Ой, шерше-е-е-е…
Осмотрев всех горделиво, Танька быстро пояснила, будто похвасталась своим новым знанием, которое, видимо, подхватила недавно у кого-то:
– Это по-французски так говорят – шерше ля фам! Это значит, ищите женщину по-французски! То есть наверняка наш Коленька из-за девчонки подрался, ага!
Леся улыбнулась вымученно, поймала на себе тревожный взгляд Ольги Петровны, поглубже закуталась в мягкий шерстяной шарф, накинутый ей на плечи заботливой мужниной рукой.
– Тебя знобит, что ли? – тихо спросила мать, кладя ей руку на лоб. – Не заболела бы часом…
– Да, мам, нехорошо мне что-то! Я пойду прилягу, а вы тут обедайте без меня, ладно? Ты чаю мне потом принесешь?
Леся поднялась из-за стола, ушла в спальню. Плотно прикрыв за собой дверь, упала на голубое стеганое покрывало большой супружеской кровати. «Все же хорошо в моей жизни, боже мой! – снова начала она уговаривать себя, будто спасительную молитву читала. – Все же замечательно! Муж, семья, дети, вот эта в бело-голубых тонах спальня… Почему же мне так плохо-то? Почему хочется бросить все и мчаться сломя голову к этому жестокому сочинскому черноглазому парню? Что ж мне теперь делать? И как дальше жить, если он в самом сердце сидит, в голове… Да живет во мне, все мое нутро собой занял? Что делать, что?»
В спальню вскоре тихо вошел Лешик, неся на подносе большую чашку зеленого чая и блюдечко с медом, сел рядом на голубое покрывало. Поставив на тумбочку поднос, запустил руку в ее волосы, ласково развернул лицом к себе.
– Лесь, ну что с тобой происходит, а? Ты ж такой убитой никогда не была! Случилось что? Ты расскажи, легче будет… Я все пойму, Лесь. По крайней мере, постараюсь понять. Вместе что-нибудь придумаем, найдем выход…
