– Еще не знаю. Местные распродажи вряд ли подойдут. Что касается одежды, то я хочу использовать свои старые связи, так что сначала лучше действовать самой. Естественно, Лос-Анджелес, Нью-Йорк, Чикаго. А если будет получаться – то и Милан, Лондон, Париж…
– Ты снова хочешь путешествовать?
– Я хочу, чтобы магазин процветал! Хотя, признаться, иногда я скучаю по Милану, по его безумному ритму, по празднику… – Она вздохнула – Трудно отвыкать. Знаешь, думаю, если я буду летать туда по делам раза два в год, мне этого будет достаточно. А ты разве не скучаешь здесь? По новым людям, новым впечатлениям?
– Немного. – Джош в последнее время был так занят обустройством своей и ее жизни, что просто не думал об этом. – Но мы вполне могли бы планировать так, чтобы мои дела совпадали с твоими.
– Прекрасно! – Джош остановил машину у «Претензии», и она поцеловала его. – Хорошо, правда? Очень хорошо!
– Ага. – Он притянул ее к себе. – Очень хорошо.
«Требуется только одно, – подумала Марго, – продолжать в том же духе!»
– Назад я возьму такси. – Она снова его поцеловала, чтобы он не успел возразить. – Правда, возьму. Вернусь часам к семи, и ты тоже не задерживайся. Давай устроим сногсшибательный ужин! С шампанским.
– Думаю, это можно устроить.
– У тебя получится что угодно!
Она вышла из машины, но он успел ухватить ее за руку.
– Я действительно люблю тебя, Марго.
– Знаю. – И она ослепительно улыбнулась ему.
20
Как приятно провести день в собственном магазине, среди собственных вещей, к тому же пожиная плоды первого успешного приема, ею же самой устроенного! Об этом сообщила Марго матери, когда Энн заехала днем, привезя с собой коробку ее любимого шоколадного печенья.
– Просто не верится, что все это получилось! – воскликнула Марго, с удовольствием откусывая печенье. – Весь день идут покупатели. Это у меня первая передышка с самого утра. Знаешь, мам, теперь я действительно поверила, что у меня свое дело! То есть поверить в это мне хотелось с самого начала, и, когда первый день прошел так удачно, я почти поверила… – Она прикрыла глаза и запихнула в рот остаток печенья. – А в субботу вечером поверила окончательно!
– Ты хорошо поработала. – Энн отхлебнула чай, который вскипятила себе в кухоньке наверху. И хотя ее удивило то, что Марго предпочла шампанское – шампанское днем! – она не стала делать дочери замечание. – Все эти годы…
– Все эти годы я пускала по ветру свою жизнь, силы и деньги! – пожала плечами Марго. – Опять история про стрекозу и муравья, да, мама?
Энн невольно улыбнулась.
– Ты никогда к этой басне не прислушивалась и запасов на зиму не делала. По крайней мере, мне так казалось. – Она подошла к двери и заглянула в изысканно обставленную спальню. – Но, похоже, ты все-таки стала делать запасы.
– Нет, это совсем другое. Необходимость – мать изобретений. А может, мною двигало отчаяние? – Марго подумала, что если она решила быть честной во всем, то почему бы не начать прямо сейчас? – Признаться, я не рассчитывала, что все так получится. Наверное, и не хотела…
Энн обернулась и посмотрела на дочь, сидевшую в белоснежном кресле с алыми подушками. «Взгляд у нее стал мягче, – подумала она. – И лицо спокойнее. Как странно, что сама Марго, которая всегда так пристально изучала собственную внешность, этого, кажется, не замечает!»
– Значит, не хотела… – сказала наконец Энн. – А что теперь?
– Теперь я хочу, чтобы все было именно так. Нет, неправильно! – Она взяла еще одно печенье. – Я хочу, чтобы было еще лучше! Чтобы «Претензия» стала расширяться. Через год-два я собираюсь открыть филиал в Кармеле. А потом – кто знает? – элегантный магазинчик в Сан-Франциско, сувенирная лавочка в Лос-Анджелесе.
– Ты неисправимая мечтательница, Марго!
– Наверное. И меня все время тянет на новые места. – Она откинула волосы со лба и улыбнулась чуть грустно. – Боюсь, что я осталась прежней Марго.
– Нет, ты уже не прежняя Марго. – Энн подошла к дочери и обняла ее. – Но все-таки, конечно, что-то есть от той маленькой девочки, которой ты была когда-то. И откуда это в тебе? – пробормотала она. – Твой дед ловил рыбу. Твоя бабка мыла полы и стирала белье. – Энн взяла руку Марго в свою – узкая ладонь, тонкие пальцы, унизанные кольцами. – Рука моей матери была в два раза больше твоей. Большая, сильная, умелая. Как моя.
Она заметила, как удивилась Марго, и поняла, что впервые мать так легко заговорила о людях, о которых обычно не упоминала. «Наверное, я была эгоисткой, – подумала Энн. – Не вспоминала о них, чтобы не тосковать».
Сколько же она наделала ошибок! А ведь это ее единственное дитя… Как это ни трудно, но ошибки рано или поздно надо исправлять.
– Мою мать звали Маргарет. – Она откашлялась. – Кажется, я не говорила тебе об этом. Она умерла через несколько месяцев после моего отъезда из Ирландии. И я чувствовала себя виноватой, потому что меня не оказалось рядом с ней, когда ей было плохо. Я даже не могла приехать попрощаться с ней! Наверное, поэтому я не рассказывала о ней ни тебе, ни кому-нибудь другому… Но, думаю, ей было бы грустно об этом узнать.
– Мне очень жаль, мам, – больше Марго ничего не могла сказать. – Очень.
– Мне тоже. Ведь она так любила тебя маленькую!
– А какая… – Марго запнулась: она боялась задавать вопросы, боялась, что снова не получит на них ответа.
– Какая она была? – Энн тихо улыбнулась. – Когда ты была маленькая, ты спрашивала меня о таких вещах постоянно. А потом перестала спрашивать, потому что я на эти вопросы не отвечала… А надо было отвечать!
Она отвернулась к окну, выходившему на запруженную машинами улочку. Грех ее был в трусости и в чрезмерной заботе о себе! И если искупить его можно, только вытерпев боль воспоминаний, что ж, это не так уж и много.
– Я не делала этого раньше, потому что запретила себе оглядываться назад. – Энн обернулась и подошла к дочери. – Потому что считала, что главное – воспитать тебя, а не рассказывать тебе о людях, которых больше нет. А ведь, наверное, воспитание в том и состоит…
Марго мягко коснулась ее руки.
– Так какая же она была?
– Она была хорошей женщиной, Марго. Трудолюбивой, но не трудной. Любила петь и всегда напевала за работой. Она любила цветы и выращивала их. Еще она научила нас любить свой дом и гордиться им. Она с таким выражением лица ждала отца с моря… Только став взрослой, я поняла, что оно означает.
– А дед? Он каким был?
– Большой, с громким голосом. Обожал ругаться, и мама всегда ему за это выговаривала. – Энн улыбнулась своим воспоминаниям. – Он возвращался домой, пропахший рыбой, морем и табаком, и рассказывал нам всякие истории. Он был замечательным рассказчиком!
