Если человек теряет способность к стереоскопическому или стереофоническому восприятию, то он должен заново откалибровать окружающий его мир, пространственный мир – и здесь особенно важны относительно малые, но очень информативные движения головы. В своей автобиографии «Натуралист» Эдвард О. Вильсон описывает, как в детстве он потерял один глаз, но тем не менее сохранил способность оценивать глубину пространства и расстояния до отдаленных предметов. Когда я впервые познакомился с ним, меня удивили повторяющиеся кивки головой, которые я сначала принял за стереотипные движения, за тик. Но Вильсон сказал мне, что это не стереотипия и не тик, это была стратегия, направленная на то, чтобы уцелевший глаз мог видеть предметы под разными углами зрения (как их в норме видят два глаза), и эти движения, как он полагал, вкупе с памятью об истинной стереоскопической картине мира, делали возможной имитацию стереоскопического зрения. Он сказал мне также, что усвоил эту тактику, подсмотрев ее у животных (например, у птиц и пресмыкающихся), у которых поля зрения практически не перекрываются. Доктор Йоргенсен, правда, не писал, что сам выполняет какие-то компенсирующие движения головой – вертеть головой в концертном зале не принято, но, в принципе, такие движения могут способствовать более полноценному восприятию богатого и разнообразного звукового ландшафта.
Существуют и другие сигналы, которые образуются благодаря сложной природе звуков и превращениям звуковых волн при их отражении от окружающих нас поверхностей. Такие реверберации обеспечивают нас огромным количеством информации даже при сохранении только одного уха, а это, как замечает Дэниел Левитин, играет решающую роль в передаче эмоций и удовольствия. Именно по этой причине акустика является ведущей отраслью в промышленности и искусстве. Если, допустим, концертный зал плохо спроектирован или построен, то звук в нем «глохнет», голоса и музыка «мертвеют». За многие века строители накопили большой опыт в создании церквей и аудиторий и могут заставить свои здания петь.
Доктор Йоргенсен считает, что его левое ухо «лучше, чем можно было бы ожидать от семидесятилетнего старика». Ухо, улитка не могут стать с возрастом лучше, но, как показал на собственном опыте Джекоб Л., мозг и сам может улучшить свою способность использовать поступающую в него акустическую информацию. Такова сила пластичности головного мозга. Не важно, насколько спорно мнение доктора Йоргенсена о том, что «слуховые волокна, возможно, переходят через мозолистое тело» к противоположному уху, все равно можно с уверенностью сказать, что в его мозгу произошли значительные изменения, позволившие ему приспособиться к жизни с одним ухом. Несомненно, в мозгу образовались новые связи, к функции обработки слуховой информации были привлечены новые области коры (современные методы исследования наверняка могут продемонстрировать эти изменения). Представляется также вполне вероятным, что – вследствие того, что зрение и слух взаимно дополняют друг друга, что позволяет зрением компенсировать поражения слуха и наоборот, – доктор Йоргенсен, целенаправленно или непроизвольно, использует зрение и визуальные данные для определения положения инструментов в оркестре и также с помощью зрения оценивает размеры, объем и форму концертного зала для усиления ощущения звукового пространства.
Восприятие никогда не бывает чисто сиюминутным – оно опирается на опыт прошлого, вот почему Джеральд М. Эдельман говорит о «запомненном настоящем». Все мы обладаем подробной памятью о том, как прежде выглядели и звучали разные вещи, и эти воспоминания всегда примешиваются к впечатлениям от нового восприятия. Такого рода восприятия особенно характерны для музыкальных людей, для таких завсегдатаев концертов, как доктор Йоргенсен, и образы прошлого у них непременно дополняют восприятие, тем более если оно чем-то ограничено. «Каждый акт восприятия, – пишет Эдельман, – есть в какой-то степени акт сотворения, а каждый акт воспоминания есть в какой-то степени акт воображения». Таким образом, используются опыт и знания мозга так же, как его приспособляемость и устойчивость. Примечательно в случае доктора Йоргенсена то, что после такой тяжкой потери, при полной невозможности восстановления слуха в обычном понимании этого слова, у него произошла, тем не менее, реконструкция функции, при этом восстановилось то, что казалось утраченным навсегда. По прошествии нескольких месяцев, вопреки всем мрачным предчувствиям, доктор Йоргенсен смог восстановить то, что было для него очень важным – восприятие музыки во всей ее полноте, богатстве и эмоциональной мощи.
Письмо доктора Йоргенсена было первым сообщением о том, что происходит, когда человек внезапно теряет слух на одно ухо, но за время нашей переписки я узнал, что его ситуация совсем не уникальна. Один из моих друзей, Говард Брэндстон, рассказал мне о том, как двадцать лет назад у него внезапно случился приступ головокружения, за которым последовала почти полня потеря слуха на правое ухо. «Я продолжал слышать звуки справа, – рассказывал Говард, – но не мог ни разобрать слов, ни различать тональности звуков». Далее Говард рассказал:
«На следующей неделе я отправился на концерт, но музыка звучала плоско, безжизненно, я не чувствовал в ней той гармонии, которую так любил. Да, я узнавал знакомую музыку, но вместо возвышающего эмоционального переживания я испытывал только подавленность. Я был так расстроен, что едва не заплакал».
У Говарда возникли и другие проблемы. Он был завзятым охотником и во время первого же выезда на оленью охоту обнаружил, что его способность локализовать источники звуков оказалась сильно нарушенной:
«Я стоял совершенно неподвижно и отчетливо слышал, как мимо пробежал бурундук, как искала корм белка, но локализовать эти звуки, как легко делал раньше, я не мог. Эта способность оказалась утраченной. Я понял, что если я хочу остаться охотником, то мне придется научиться компенсировать этот недостаток».
Через несколько месяцев Говард открыл множество способов компенсировать свою одностороннюю глухоту. Он чередовал визуальную и слуховую оценку ситуаций, пытаясь объединить входящие потоки двух сенсорных модальностей. «Через некоторое время, – рассказывал он, – мне уже не приходилось закрывать глаза, когда я на слух сканировал местность, поворачивая голову из стороны в сторону и волнообразно ею покачивая. Еще через какое-то время я снова стал без опаски выходить на охоту на опасного зверя. Теперь я уже свободно находил источники знакомых мне звуков»
[57].
