Джон Форестер добавляет к этому рассказу пикантную подробность про угрозу иска об установлении отцовства со стороны оперной певицы. Джон раскопал и еще один любопытный факт: продюсера фильма, над сценарием которого Форестер работал в Голливуде, звали Артур Хорнблоу, что для нас гораздо более интересно. Ибо кто бы там ни родился у оперной певицы, весной 1936 года на борту парохода «Маргарет Джонсон», идущего из Нового Света в Старый, родился Горацио Хорнблауэр.
Вернее так: с датой рождения Хорнблауэра есть некоторая неопределенность, зато дата его появления на свет как литературного героя известна точно, поскольку в «Спутнике Хорнблауэра» Форестер подробно описал весь процесс — от первого зародыша замысла до книги.
Формулируя свой писательский метод, он писал: «Есть две крайности в том, как сочиняются книги. Писатель может сперва придумать дело, которое предстоит совершить, а затем спросить себя, кто самый подходящий — и самый интересный — человек для этого дела. С другой стороны, писатель может сперва придумать персонажа, а затем спросить себя, что этот персонаж, вероятнее всего, может сделать и что из этого будет наиболее интересно. Невозможно вообразить, что Джонатан Свифт для начала сочинил образ Лемюэля Гулливера, а затем решил отправить его на остров, населенный человечками в шесть дюймов ростом. Наверняка Свифт сперва придумал лилипутов, а уже потом сконструировал персонажа, которого надо к ним отправить. <…> Без Гулливера „Путешествия“ были бы бессмысленной фантазией, Гулливер без „Путешествий“ остался бы значительной личностью, но тем не менее им он обязан своим рождением. <… Самый подходящий пример другого подхода, какой я могу вспомнить, — „Госпожа Бовари“. Я уверен, что Флобер много знал о ней прежде, чем придумал ее поступки. <…> История родилась благодаря госпоже Бовари, а не наоборот».
Хорнблауэр, подобно Гулливеру, родился из задач, которые ему предстояло выполнить, из ситуаций, в которые ему предстояло попасть, и думать об этих задачах автор начал задолго до того, как принялся конструировать героя. В 1927 году, собираясь вместе с женой отправиться по рекам Европы на моторной лодке, Форестер купил в букинистической лавке три тома «Военно-морской хроники» за 1790–1820 годы — по шесть переплетенных вместе выпусков журнала, в котором флотские офицеры писали для флотских офицеров. Три тома фактов, набранных убористым шрифтом, может быть, не самое обычное развлекательное чтение в дорогу, но очень во вкусе Форестера, который за свою жизнь несколько раз перечитал Британскую энциклопедию. За несколько месяцев на борту пятнадцатифутовой плоскодонки «Анни Марбл» писатель прочел «Военно-морскую хронику» от корки до корки и впитал ее атмосферу, дух и образ мыслей флотских офицеров того времени. В одном из томов содержался полный текст Гентского мирного договора, подписанного Англией и США в декабре 1814-го. Форестера завораживали сами формулировки документа, несущие в себе отпечаток давно ушедшей эпохи, и особенно статья вторая, где говорилось, когда юридически закончится война: в Северной Атлантике через двенадцать дней после ратификации договора, в Балтике — через сорок и так далее, вплоть до ста двадцати дней в дальних частях Тихого океана. Столько времени требовалось для передачи сообщений до того, как появился радиотелеграф.
Эти подробности разбудили творческую фантазию Форестера. «Если вы захватили корабль у побережья Явы через сто девятнадцать дней после ратификации договора, то он ваш, а если через сто двадцать один, то должны его вернуть. А если захват произошел на сто двадцатый день? А если это случилось по другую сторону линии смены дат? Какой простор для горьких разочарований! <…> Так или иначе, подсознание получило новый материал для раздумий о человеке, вынужденном принимать единоличные решения. У него могут быть помощники, даже друзья, но в критическую минуту он должен полагаться только на собственный выбор и в случае провала винить только себя. Пример такого одиночки — убийца, который никому не может открыться, а значит, не может просить совета. В те годы я был занят исключительно убийцей и его переживаниями
[67], но определенно чувствовал, что о Человеке Одиноком еще много чего не сказано».
Помимо «Военно-морских хроник», Форестер читал в то время многотомную «Историю войны на Пиренейском полуострове» Чарльза Оумена, крупнейшего английского военного историка конца девятнадцатого — начала двадцатого столетия, сумевшего соединить кропотливую реконструкцию деталей с эмоциональностью изложения. «Смерть французам» (1932) и «Пушка» (1933) Форестера созданы не без влияния Оумена. Разумеется, большое место в «Истории войны на Пиренейском полуострове» занимал образ Веллингтона — тоже в своем роде Человека Одинокого.
«Маргарет Джонсон» шла с грузом и пассажирами в центральноамериканские порты, затем через Панамский канал и дальше в Англию. В «Спутнике Хорнблауэра» Форестер вспоминал эти шесть недель плавания как удивительно счастливое время: «Мы шли из бухты в бухту, забирая пятьдесят мешков кофе в одной, сто — в другой, и если старенький пирс или ржавый дебаркадер оказывались заняты, бросали якорь и ждали без всякого нетерпения».
Во время одной такой вынужденной стоянки в заливе Фонсека капитан решил проверить моторные спасательные шлюпки, и Форестер выпросил у него разрешение отправиться на моторке вглубь залива.
«Там были забытые деревушки, исхлестанные дождями, выжженные солнцем, где жалкая жизнь ползла со скоростью улитки, рыночные площади, где дряхлые старухи, сидя на корточках, предлагали весь свой товар — единственное яйцо на сморщенной ладони. А потом снова в море, где внезапно налетевшие штормы кренили „Маргарет Джонсон“ на бок, а ураганный ветер однажды подхватил меня и с расстояния двадцать футов швырнул о фальшборт, едва не выбросив в море. Палящее солнце, свет вулканов по ночам и Ложный Крест
[68] над южным горизонтом…»
В эти шесть недель у Форестера начал складываться замысел будущего романа. Корабль шел вдоль побережья бывших испанских колоний, а в самой Испании разгоралась гражданская война. В воздухе висело предгрозовое напряжение. Позже Форестер рассказывал в письме: «Во время шторма у Азорских островов пришло известие, что Гитлер оккупировал Рейнскую область. Тогда я впервые по-настоящему понял, что будет война, и решил написать книгу о другом времени, когда Англия сражалась, припертая к стене, и море было ее защитой».
В том другом времени, о котором думал сейчас Форестер, Испания была союзницей бонапартистской Франции, и Англия по меньшей мере дважды пыталась поддержать сторонников независимости в тогдашних испанских колониях. Борьба за свободу в этих краях нередко приводила к власти тиранов. Так начал складываться образ Эль-Супремо — главный отрицательный герой книги появился на свет раньше главного положительного. Британия, разумеется, отправит ему поддержку, и, разумеется, ничем хорошим это не кончится. Сам Нельсон, тогда еще молодой капитан, едва не погиб, возглавляя подобную безумную операцию на Москитовом берегу
[69].
