– Да, мертвы. Решение Совбеза превращает нас, врачей, в кладбищенских смотрителей. Но попробуй взглянуть на происходящее со стороны. Мир в ужасе, и он готов пожертвовать своей малой частью, чтобы спасти остальное. И это разумно и оправданно – для всех тех, кто не принадлежит к этой малой части. Я не спорю с таким выбором, но меня не устраивает бессмысленная изоляция «Перикла». Тут нет логики, есть только страх. Существует вероятность, что на борту корабля лежит ключ к тайне чумы, и мы, найдя его, спасем очень многих.
– Милый, ты же слышал, что сказал Шейбл: от нас ничего не зависит. Попасть на корабль нельзя. Значит, искать ответ придется здесь, в лаборатории.
Поблизости не было посторонних, поэтому Нита взяла Сэма за руку, ободряюще пожала – и вдруг резко отпустила. И не заметила, как у него расширились глаза.
– Сэм, когда у тебя начинается дежурство? – спросила она, отпирая дверь лаборатории.
– Через час, – ровным голосом ответил он и направился к шкафу с приборами и инструментами.
– Мы будем делать то, что должны, не поддаваясь страху… А это зачем? – Она смотрела на диагностический прибор в руке Сэма.
– Надеюсь, пустые опасения. У меня из-за недосыпа понижена температура, вот и показалось, что твоя рука слишком горяча…
Он прикоснулся к ее коже прибором, и стрелка термометра тотчас скакнула на отметку 102 градуса
[6].
– Наверное, простуда или что-нибудь вроде этого. – Ему не удалось скрыть тревогу в голосе.
Лекарства от болезни Ранда не существовало, зато имелись простые и эффективные средства для ее выявления.
Через пять минут оба знали, что чума из космоса получила новую жертву.
10
Заболевший врач – это уже не врач, а рядовой пациент.
Он ничем не отличается от других больных, и у него нет привилегий. Все, что мог сделать Сэм для Ниты, – это договориться, чтобы ее поместили в двухместную палату.
Вторая койка пустовала, и несложно было угадать судьбу человека, который ее занимал.
Он сам сделал Ните уколы, помимо прочего ввел сильное успокоительное средство, а когда уходил, она уже спала. Автомат бесшумно затворил за ним дверь. Сэм знал, что Нита обречена, – вирус Ранда разит надежней, чем посланная в сердце пуля.
Что же теперь делать?
Только одно.
На посту медсестры был видеофон, Сэм позвонил в службу оповещения, попросил определить местонахождение профессора Шейбла и соединить, если тот еще в больнице. Некоторое время экран оставался темным, по нему лишь разбегались концентрические окружности, сообщая, что сигнал удерживается, и Сэм коротал время, глядя через плечо дежурной медсестры на дисплеи палатных мониторов. В помещениях был погашен свет, но сестра без труда видела спящих пациентов благодаря чувствительным к инфракрасному излучению камерам.
Видеофон все молчал. Сэм набрал на пульте номер койки Ниты и затребовал увеличение. Над бегущими показаниями датчиков появилось ее лицо. Она быстро слабеет…
– Доктор, профессор Шейбл ответил.
Сэм убрал с дисплея изображение и повернулся к видеофону:
– Профессор, нам нужно встретиться. Это очень важно.
– Но я уже ухожу…
– Разговор не займет много времени. Пожалуйста, не отказывайте.
Шейбл с экрана сверлил взглядом Сэма, словно пытался прочесть его мысли.
– Ладно, раз уж вы настаиваете. Но прошу не задерживаться. Я в тридцать девять – одиннадцать.
А ведь это номер офиса Маккэя, вспомнил Сэм, спускаясь на лифте. Значит, там Перкинс. Плохо. Дело срочное, а он будет совать палки в колеса.
Секретарша немедленно сообщила о прибытии Сэма и пропустила его в кабинет. Шейбл сидел за столом, укладывал в кейс бумаги, а Перкинс у окна нервно затягивался табачным дымом.
– Чего вы хотите? – без околичностей, с несвойственной ему резкостью спросил профессор.
– Я хочу побывать на борту «Перикла». Необходимо найти…
– Исключено, и вы это знаете. До вас доведено решение Совета безопасности.
– К черту Совет безопасности! Он далеко, а мы здесь, и это наше дело, и какие-то чинуши из Стокгольма не могут нам указывать. Их беспокоит вероятная угроза, но ведь мы способны эту угрозу начисто ликвидировать. В воздушный шлюз я войду один. Как вы помните, я уже это сделал однажды и ничего со мной не случилось. Ни к чему не прикоснусь, пока вы не приварите позади меня к корпусу плиту. Конечно, для связи понадобится видеофонный провод. Это абсолютно безопасно, понимаете? Доложив, я останусь на борту, проведу там столько времени, сколько понадобится…
– Затеял спасти мир в одиночку? – холодно спросил Перкинс.
– Это не обсуждается, – проговорил Шейбл. – Решение принято, больше никаких дискуссий.
– Нельзя слепо выполнять чужие решения, когда речь идет о жизни и смерти…
– Впадаешь в истерику, – хмыкнул Перкинс. – Профессор, помните, я говорил, что этот человек ненадежен? Теперь вы убедились в моей правоте?
– Это я-то ненадежен? – разозлился Сэм. – Забавно такое слышать от Эдди Перкинса. Великоваты тебе туфли Маккэя, и для общего дела будет лучше, если уволишься. Кстати, сообщил ли ты профессору Шейблу, что отказался принять отчет Ниты об альфа-ранде в собаке?
– Доктор, прекратите! – перебил рассерженный Шейбл.
– Я боялся, что это случится, – не глядя на Сэма, сказал Перкинс, – и поэтому вас предупредил. Обвинения он предъявил мне с глазу на глаз, но я не отреагировал, и теперь он их оглашает. С этим придется что-то делать.
– Это с тобой придется что-то делать, Перкинс, – процедил Сэм, с неимоверным трудом обуздывая ярость. – Ты здорово напортачил, а теперь выкручиваешься и врешь. Может, хирург ты и неплохой, но администратор уж точно дерьмовый.
Оба его не слушали. Шейбл повернулся к переговорному устройству и нажал кнопку.
– У вас дежурит полицейский? Пришлите его сюда.
Застигнутый врасплох таким поворотом, Сэм не понимал, что происходит, пока не отворилась дверь и не вошел полицейский в звании лейтенанта.
– Очень не хочется этого делать, – сказал Шейбл, – но ситуация не оставляет выбора. Простите, Сэм. Надеюсь, вы меня поймете. Это не арест, а превентивное задержание. Вы нас вынудили. К вам могут прислушаться безответственные люди, а попытка проникнуть на корабль способна причинить огромный вред.
Сэм уже не слушал. Опустив голову, устало шаркая, он плелся к выходу. И надеялся при этом, что они кое о чем забыли. На пороге остановился, и лейтенант взял его за руку.
Точно, забыли. В приемной никого, кроме секретарши.
Лысеющий, сорока с лишним лет, полицейский в одиночку пришел арестовывать врача, который разошелся во мнениях с другими врачами. Обвинение носит политический характер, но в условиях военного положения оно будет иметь особую силу.
