Антропологи по-прежнему спорят по поводу теоретического объяснения способов навигации, которыми ежедневно пользуются люди; по большей части они делятся на две группы: это группа сторонников когнитивных карт и группа сторонников практического мастерства. По мнению Кирилла Истомина, антрополога из Института Макса Планка, и Марка Дуайера, географа из Кембриджского университета, «главный пункт разногласий между этими двумя теориями заключается в ответе на вопрос, существуют ли ментальные карты, а если существуют, то объясняют ли они ориентирование человека в пространстве»
[205].
Антропологи, придерживающиеся теории практического мастерства, убеждены, что человек, прокладывающий путь, полагается на зрительную память и находится под воздействием культурных практик, привычек, знаний и непосредственного восприятия окружающего мира. Впервые эту идею высказал французский социолог Пьер Бурдье. В 1970-х гг. Бурдье опубликовал книгу, в которой утверждал, что умение ориентироваться в окружающем пространстве появляется в результате знакомства с «практическим», а не «декартовым» пространством. Практическое пространство, утверждал он, строится посредством восприятия и действий индивидуума. Декартово пространство представляет собой абсолютные пространственные взаимоотношения между объектами, независимые от наблюдателя. В 1985 г. англичанин Альфред Гелл, социальный антрополог, тот же, который писал о ловушках и человеческой эволюции, развил эти идеи и сформулировал теорию практического мастерства навигации, опровергавшую существование ментальных карт.
Пытаясь разобраться в этой дискуссии, я поговорила со сторонником этой теории, Тимом Ингольдом, заведующим кафедрой социальной антропологии в Абердинском университете. Ингольд полагает, что навигация не связана с абстрактным отображением пространственных отношений, а является следствием перспективы в процессе наблюдения. Он определяет нахождение пути как «умелое действие, при котором путешественник, чьи способности к восприятию и действию были отточены предыдущим опытом, “прокладывает путь” к цели, постоянно корректируя свое движение в ответ на непрерывный перцепционный мониторинг окружающего мира»
[206]. Австралийский абориген, действуя таким способом, находит дорогу в пустыне точно так же, как мореплаватель из Микронезии в открытом океане или погонщик-иннуит на полях морского льда.
Ингольд рассказал мне, что его интерес к навигации уходит корнями в детство, когда он увлекался Севером, книгами об исследователях Арктики и рассказами о грандиозных путешествиях в неведомые земли. Материал для докторской диссертации он собирал в Финляндии, у саамов, где собирался провести полевое антропологическое исследование: расспросить о родственниках, экономике, о том, как адаптируются саамы к окружающей среде. Он быстро понял: они все время путешествовали. У них было постоянное жилье, но вся их жизнь проходила за его стенами, в долгом следовании за оленьими стадами. Вскоре выяснилось, что саамы находят дорогу, запоминая последовательность естественных ориентиров – деревьев, холмов, болот и скал, а также названий приметных мест. Они часто ориентируются по направлению ручьев и рек, по грядам холмов. Если на небе нет солнца или звезд, направление на север и юг помогают узнать ветви и муравейники. Очень важно запомнить последовательность перемещений, понял Ингольд, ведь затем можно пройти ее в обратном порядке, найти дорогу домой и рассказать о своем маршруте другим, то есть поведать историю путешествия. В статье Ингольда и Нуччо Маццуло говорится, что для саамов «главное в бытии, а если точнее, в становлении – это путь, а не место»
[207].
По словам Ингольда, именно этот опыт путешествия с саамами заставил его задуматься о навигации, хотя значение того, что он наблюдал и чему научился, он понял лишь через много лет. «Навигация – это не то, о чем люди говорят откровенно. В дни тех полевых исследований у саамов я вообще не думал ни о чем таком, – говорил он мне. – Пожалуй, мне потребовалось несколько десятилетий, чтобы по-настоящему осмыслить все, что я узнал, понять, почему я думал так, а не иначе». Впоследствии он стал рассматривать способ передвижения и пребывания в пространстве как важный аспект жизни, и разнообразие такого поведения поставило под вопрос предположения западных исследователей о противоречиях между природой, обществом и людьми. Откровением для него стала книга Гибсона «Экологический подход к зрительному восприятию». Идеи Гибсона означали, что восприятие формируется не сознанием, существующим в теле, а всем организмом, погруженным в окружающую среду, и «равносильно самому движению организма, исследующего мир»
[208]. Ингольд считал, что это позволит свести воедино биологическую жизнь организмов и культурную жизнь разума в обществе. Мы – не самодостаточные индивидуумы, противостоящие внешнему миру, а развивающиеся организмы в окружающей среде, с которой связаны сложными отношениями. При перемещении в пространстве наше знание непрерывно формулируется; навигация – это знание, обретаемое не до начала пути, а «по мере пути»
[209], как выразился Ингольд.
Еще он признался, что впоследствии отказался от термина «нахождение пути» и теперь предпочитает «странствие». Это попытка еще дальше уйти от понятия навигации или простого перемещения в описании того, как путешествуют люди. «Я просто хотел избавиться от идеи перемещения из пункта А в пункт Б. В английском языке слово “странствие”, wayfaring, является составным. Way может означать образ жизни, – объяснял он. – А fare в английском – это просто восхитительное слово. Особенно глагол – “преуспевать”».
Для Ингольда представление о том, что строение мира копируется в аналоговую структуру в нашем уме и обретает там форму постоянно обновляемой карты, лишено смысла. Это объяснение не только не отражает динамической сложности и навыков, необходимых для того, чтобы не заблудиться, чему он был свидетелем в таких местах, где живут саамы («необыкновенно разнообразная местность, постоянно меняющая облик, на что влияют и действия самого путника»). Оно просто ошибочно, поскольку сами карты являются элементом культуры. И действительно, великий миф картографии заключается в том, что карты независимы от точки зрения и в равной степени действительны в любое время и в любом месте, тогда как на самом деле они всегда имеют определенную перспективу, расставляют приоритеты для информации, выбирают масштаб. При распространении метафоры карты на когнитивную область, утверждает Ингольд, мы упускаем из виду мудрость и здравый смысл того, кто прокладывает путь, отделяем традицию от характерных черт местности, культуру от самих мест, а знание, унаследованное по традиции, – от впечатлений, определяемых окружающим миром. Другими словами, карта не отражает того, как действительно воспринимает мир большинство людей.
