Ну, привет, подруга, как дела?
Как давно с тобой не собирались,
Помнишь, раньше под глоток вина,
Смысл жизни мы понять пытались.
Помнишь мои слёзы про любовь,
Что хранятся у тебя в жилетке?
На двоих один флакон духов
И воздух сигареты едкий.
Я по жизни грустный пессимист,
Надо мной смеялась ты всегда.
Нас качала жизнь и вверх и вниз,
И летели шумные года.
А судьба рвала нас и взрывала,
Тихой жизни не было, и пусть.
Но зато душа не предавала
И не знала, что такое грусть.
Счастьем мы делились без сомненья,
Жили как-то просто без прикрас.
То не мы, другие были, Женька,
Просто молодость была у нас.
Это была старая студенческая песня, Алексей помнил её. Обычно она пелась под гитару с сигаретой в зубах и дешёвое полусладкое. Но Мотю обошло такое понятие, как студенчество, курсы педикюрш не в счёт, поэтому она с восторгом слушала подругу и восхищалась глубоким произведением. После того как Марго закончила, она с придыханием произнесла:
– Слова напишешь?
Ветер на улице поднимался всё больше, и волны бились о скалистый берег замка всё усердней, словно пытаясь разбить огромные глыбы камня, от этого слова двух подруг проглатывались шумом и уносились в море. Алексею также не хотелось идти в гостиную, интуитивно он чувствовал, что там разыгрывается какой-то спектакль, при этом он пропитан насквозь ложью. Поэтому всеобщее любование Эммой и стопроцентное поклонение Виктору казалось неестественным, словно всё это хорошо срежиссированный спектакль, только кто зрители, а кто режиссёр – не разобрать. Общее ощущение театрального действа не отпускало. Поэтому тёмный маленький коридор между террасой и залой был именно тем местом, где было удобно постоять и подумать.
– Ты лжёшь, – услышал Алексей женский шёпот на надрыве, чувствовалось, что женщина глушит в себе слёзы и от этого ей тяжело говорить, – я видела, как вы переглядывались, ты обещал, ты клялся.
Алексей тут же вспомнил, что он на задании, ситуация интересная, значит, нужно выяснить, откуда доносится женская истерика. Выглянув из коридорчика, он увидел приоткрытую дверь библиотеки, недолго думая распахнул её и прокричал:
– Матильда, милая, ты где?
За столом в библиотеке на кресле хозяина сидел его брат Константин. Луиза, серая мышь, не знающая слов «косметика», «краска для волос», да и скорее всего «шампунь» тоже, сгорбившись стояла у окна. Когда Алексей вошёл, она резко отвернулась и увлечённо стала протирать очки. Константин, напротив, был улыбчив, его лицо от выпитого спиртного раскраснелось, а пшеничные волосы, ещё два часа назад уложенные волосок к волоску, в беспорядке торчали в разные стороны.
– Аа-а, наш гость, – поприветствовал он Алексея, как ему показалось, чересчур радушно, – не смогли слушать унылое пение Эммы или ищете свою весёлую супругу?
– После канкана они с Марго решили прогуляться по дому, и я их потерял, – Алексей говорил, а сам внимательно наблюдал за Луизой: неужели эта чопорная, холодная тень мужа могла так неистово кричать?
Тем временем та, придя в себя, поправила свой хвостик из длинных седых волос, протёрла очки с толстыми стёклами и, вернувшись в своё обычное состояние, сказала:
– Ваша богатая и плохо воспитанная жена сейчас на террасе вместе с такой же, но уже нашей именинницей, – и, уже выходя из библиотеки, глядя Алексею прямо в глаза, произнесла: – Знаете, деньги в жизни не главное, да и любовь тоже, это рабство, которое лишает нас настоящей жизни и превращает её в ад. Бегите от неё, пока не поздно, потому что когда станет поздно, то дорога останется только одна.
– Какая? – спросил Алексей, словно он действительно был женат на Моте и подумывал сбежать от неё.
– Вместе в ад, – тихо ответила Луиза, теперь уже глядя на мужа, и стало понятно, что говорила она сейчас не с Алексеем, а с ним.
Глава 15
Голод не тётка
Верхняя часть дома затихла, а нижняя ещё гудела. Шумела посудомойка, гремели кастрюли и слышался шум пылесоса. Зинке повезло, Элеонора Борисовна отправила её отнести гостям воды, «так как приглашённая дура перебрала и будет хотеть пить». Благодаря этому она смогла поговорить с Алексеем, ночью надо будет синхронизировать всю информацию, как учил её дед, так легче думается.
Также они в коридоре пересеклись с Эндрю, тот тоже кое-что узнал. Повар полюбил его как родного после того, как умник починил ему комбайн. Ну, правда, тот утверждал, что он по сути ничего не чинил, просто прибор неправильно собрали, а наш прилежный ученик привык всё делать последовательно – прочитав длинную инструкцию, он собрал комбайн как было необходимо, и тот начал работать, выдавая свои шедевры. В награду мастер получил чай с пирогом и интересный рассказ.
– Любит-то наш хозяин не Марго, рекламная пауза мне в усы, любит он всю жизнь красавицу Эмму. Когда первая-то жена умерла, хорошая, надо сказать, была женщина, и умная, и красивая, а главное, добрая, мы уверены были, женится наш Виктор Александрович на Эмме, как пить дать женится. Смотрел он всегда на неё как на божество, но через год появилась Марго, и никто не успел оглянуться, как она уже стала хозяйкой. Женщина она, конечно, дрянная, – шёпотом сказал повар Петро, – я даже уволиться хотел, так она надо мной первый год издевалась, но хозяин жалованье поднял, а Марго запретил приходить на кухню, – последние слова он говорил, улыбаясь во весь рот, – уж очень по душе хозяину моя стряпня, да и привык он ко мне, почти уж больше десяти лет я здесь работаю. А как полгода назад у нас появилась Элеонора Борисовна, Марго вообще не спускается на нижний этаж, я думаю, – еле сдерживая победную улыбку, сказал Петро, – она побаивается нашу новую домоправительницу. Но я тебе всего этого не говорил, – заговорщицки закончил свою речь повар.
– А я вот приехал вам сигнализацию ставить, – решил переключить в нужное русло разговор Эндрю, – говорят, в мае у вас картину украли?
Петро оглянулся, поправил шикарные усы и шёпотом очень серьезно ответил:
– Так это нет, никто ту картину, конечно, не трогал, это просто призрак шутит.
Эндрю, не увидев в лице повара ни грамма иронии, уточнил:
– Чей?
– Так матери хозяина, – пояснил Петро, – Розы Моисеевны, умерла она лет шесть назад, вот и шастает.
– А чего хочет? – задал резонный вопрос Эндрю.
– Так, думаю, справедливости, хотя под конец жизни совсем из ума выжила. Шутить любила, бывало, возьмёт снимет картину и спрячет в доме, её потом, честно сказать, быстро находили. Вот, видимо, решила снова побаловать, потому как картину вынести из дома никак нельзя, – развёл руками повар, – охрана жуткая, картина та написана на доске, поэтому не сложишь её никак, а размерами она примерно как эта форточка, – Петро показал на узкое окно под потолком цокольного этажа, на котором находилась кухня, – ну, правда, если его перевернуть. Мне об этом наш охранник по секрету рассказал, люди, когда вкусно едят, жуть какими болтливыми становятся. Вот объясни мне, как такую деревяшку можно незаметно вынести? А тут ещё и камеры вокруг дома, так что ответ один: балует старушка. Видать, не нравится ей, что в доме происходит, вот и шутит.
