– Хозяюшка моя, – чмокнул её в щёку и сунул нос под пергамент.
– Шиша! Не ешь!
– Я только понюхал, – рассмеялся Рома, понимая, что с ней хорошо, с ней всё по плечу. Она, как Муза для художника. Она настоящее вдохновение, придающее силы. Жить хотелось, бороться и защищать свою ласковую алюру.
Анечка села в машину, с восторгом всё рассматривая. У неё была страшная старая сумка и уродская обувь.
Конечно же её надо на операцию, а потом к стилисту. К концу лета Шиша получит шикарную женщину, которая будет ему печь печенье и отсасывать, как он любит.
Если доживёт.
Размечтался. Погнал из города.
***
До посёлка ехать было недалеко, час-полтора. Они успевали, даже раньше должны были приехать.
– Квартира у меня там осталась, – сказала Анечка. – Переночуем, завтра вернёмся.
– Нет, солнышко, – спокойно сказал Шиша, настраивая кондиционер. Анюта куртку не взяла, а у самой пальчики красные. Он потрогал их. Замёрзла. – Мне нужно вечером вернуться. Работы по горло.
– На всё ты смотришь через призму своей парадигмы, не осознавая, что получишь немыслимое удовольствие от встречи с одноклассниками.
– Ещё раз, – сосредоточился Шиша и, не выдержав, рассмеялся. – У тебя одно высшее?
– Два, – улыбнулась ему Аня. – Второе – философское.
– Ну, всё, я попал, – веселился Шиша. – А я даже одиннадцатый не закончил.
– Буду подтягивать по всем предметам, – разрумянилась его женщина.
– Подтягивай, я не против.
Ему опять звонили. Лёша звонил, просил приехать, как только сможет. И Рома стал метаться. Ему нужно было вернуться в офис, и с Анютой съездить в посёлок.
– Приеду, как смогу, – рявкнул он в трубку, заметив пристальный голубой взгляд.
– Вау, – выдохнула Аня. – Ты крут!
– Нереально, – усмехнулся Шиша.
Как только они выехали на трассу, что вела в сторону родного посёлка, у Шиши заскулило сердце, и стала накатывать ностальгия. Он почти тринадцать лет не был в этом месте. Трасса за это время обросла новыми заправками, кафе и гостиницами. Всё менялось.
– Ты заедешь к себе домой? – спросила Анечка.
– Зачем? На отчима урода смотреть? – отозвался Шиша, снизив скорость, показал поворот и заехал на дорогу к посёлку. – А почему квартиру не продала?
Это был вопрос. Ведь именно в той квартире, куда они направлялись, мать Анечки её пытала, избивала и всячески насиловала. А маленькая Аня терпела, скрывала это и заболела.
– Психиатр посоветовал не продавать. Нужно смотреть страху в глаза. Я там ремонт сделала, всё изменила. Мать любила чёрно-красные тона, а я всё белым сделала.
– Где сейчас мамаша твоя? – рыкнул Шиша.
– Попала в психиатрическую лечебницу, а когда выпустили с собой покончила, – как ни в чём не бывало ответила Аня. – Она всегда была нездорова. После развода совсем худо стало.
– Ничто её не оправдывает, – Шиша ехал медленно, разглядывая первые дома.
Там, где, когда-то были цыганские притоны, шло строительство новых домов. Дорога новая. Они проехали мимо клуба и мемориала. Свернули у старого здания почты, чтобы посмотреть на поликлинику.
Шишу посетил восторг. Он уже был не уверен, что станет игнорировать отчима. Хотелось глянуть на ту улицу, где шкетом бегал.
Выехали на небольшую торговую площадь с множеством магазинов. Дом угловой с аркой из белого кирпича располагался в непосредственной близости со школой. В этом доме жило много знакомых и бывших одноклассников.
И Анечка.
– Слушай, а Трэш здесь? У них же здесь квартира, – интересовался Рома, подруливая к подъезду.
– Нет, давно продали. Никита мать забрал к себе.
– Да, он у нас мастак, всех к себе забирать, – Шиша припарковался. – Пирог с собой?
– Пусть пока полежит, – командовала Анечка, разбираясь с ручкой на двери. – Сейчас сумку брошу, кровать заправлю.
– Анют, солнышко,– заныл Рома, – я реально не могу с ночёвкой остаться.
– Я-то останусь, – ледяной, бескомпромиссный голос.
У Ромы даже мурашки по телу пробежали от такого. А вкупе с пронзительным холодным взглядом, эффект был даже шокирующий.
Давно замечал, ещё в школе, что она так умеет. Зло, строго и даже страшно.
В посёлке было теплее, чем в городе. Дул тёплый ветер, наполняя широкую юбку синего платья, как парус фрегата на море. Аня, как корабль вплыла в подъезд. Шиша припустил за ней, чувствуя себя тем самым двоечником и хулиганом, который покорно плетётся за отличницей и хорошей девочкой.
Запах подъезда был знаком. Смешенные ароматы со всех кухонь, канализация и сырость.
Анечка поднялась на пятый этаж и открыла дверь в свою квартиру.
И хотя свет не был включён, после мрачного общественного подъезда, глаза резало яркостью.
Всё было белоснежным с холодным голубоватым оттенком.
В квартире было две небольшие комнаты. На полу светлый ламинат, потолки все натяжные. Стены в глянцевых обоях, в некоторых местах покрашены. Кухня вся белая и, как морозный узор, тюль на окне. И посуда тоже белая. Маленькая спальня с белым диваном и белым шкафом. А вот в самой большой комнате стояла двуспальная кровать. Чёрная, кованная с высокой спинкой. Но укрыта молочным покрывалом.
Во всю стену, напротив окна висела картина. Это не были фотообои, это было действительно произведение какого-то непонятного искусства в раме и на холсте.
Шиша никогда не понимал абстракционистов, ему ближе был Шишкин, к стати, единственный художник которого он знал по фамилии. Только потому, что у Шишкина всё понятно: где палки, где ёлки. Но в этот раз Рома почему-то присмотрелся к картине.
На белом фоне были контрастные, чёрные вертикальные полосы. В принципе не понятно, что к чему. Но в правом верхнем углу три рябиновые кисти делали картину совершенно понятной. Это ветки. Заросли тонких деревьев. Без листьев, потому что осень. Чёрные капли, что редко попадались между полос, указывали на то, что чёрными ветки стали после дождя. И ягоды кумачово-красные тоже указывали, какое время года изображено.
Рома попытался ещё раз посмотреть на картину, как в первую секунду, но не смог. Он точно видел осенний лес после дождя, а не хаотично разбросанные линии.
И это завораживало.
Когда ты смотришь на мазню и непонятные чёрточки и вдруг чувствуешь настроение художника.
Рома восхитился. Стоял, глядя на шедевр во все глаза, и внимательно всё разглядывал.
Заметил, что внизу трава, но непростая…
– Нравится? – спросила Анечка.
